Юрка

«Поймал, а? – повторял он про себя. – Юрку-то не сразу возьмешь!» – с самодовольством прибавил он и старался себе представить «черную бороду» утром: «То-то обрадуется! Думал, что запер, так и все тут. Нет, дяденька, не такой Юрка-то!»

Груда бочек укрыла Юрку и, пробираясь среди них, он не переставал предаваться своей радости. С восторгом вдыхал мальчик запах порта, словно впервые очутился в нем, и как-то любовно ощупывал бочки, среди которых скользил неслышно, как тень.

«Милые, – шептал он, и что-то очень похожее на слезы навертывалось у него на глаза. – Это меня-то выслать! Нет, не пройдет!»

Однако в порту оставаться было нельзя. Это Юрка прекрасно сознавал, и, когда прошел у него первый приступ радости по поводу освобождения, сердце защемило какой-то тоской.

«Уйтить надо, – рассуждал он, приютившись среди бочек. – Теперь, поди, нескоро показаться можно будет».

Юрка вздохнул при мысли, что порт закрыт для него.

«Куда же идти? – раздумывал он дальше. – В Шереметевку али на Бабью речку? А то на Вольный?»

Пойти домой ему ни на минуту не приходило в голову, для него словно не существовало ни дома, ни тетки, а был только один порт, родной и милый, громадный дом, готовый принять мальчика в любой уголок. Порта покидать не хотелось, но и оставаться в порту нельзя было. Юрка погрузился в размышления.

Звук шагов заставил его насторожиться и плотнее прижаться в выемку между бочек. Кто-то прошел неподалеку с фонарем, и сквозь ряды бочек Юрка увидел темно-красную полоску света, проскальзывавшую к нему сквозь щели.

«Надо идти», – подумал Юрка, когда заглохли вдали шаги, и вдруг яркая мысль снизошла в его голову.

Юрка быстро поднялся с земли.

«За кокосом, а потом на Бабью»! – решил он.

«Бабьей речкой» на жаргоне Юрки и его приятелей назывался Шкиперский проток, нечто вроде узкого, длиной с полверсты залива, впадающего в Екатерингофку. Летом конец протока, образующий нечто похожее на круглый пруд, был сборным местом для ребятишек, тянувшихся сюда чуть ли не со всех концов Петербурга купаться в теплой, нагретой солнцем воде странного желтого цвета и поваляться на мягком тонком песке, белом, как мука, и горячем от солнечных лучей. С утра и до заката бурлит и плещется вода неподвижной Бабьей речки от купающихся резвых загорелых тел, и звонкий гомон веселых голосов разносится далеко кругом по обширному кочковатому полю, вплоть до дощатого забора Гутуевки и курчавой поросли молодого березняка, холмом подступающего к Морскому каналу.

Порт здесь был рядом, в полуверсте, за узенькой лентой речки Батарейной, скрытой под сводом старых, согнутых годами к реке тополей; а с другой стороны, за ручьем высилась громадная фабрика – хмурое высокое здание из темных кирпичей.

Мысль, запавшая в голову Юрке, была далеко не сложная, как это всегда бывает с удачными мыслями, и заключалась она в следующем: Юрка решил перенести свое местожительство на Бабью речку, в старую, полуразрушенную баржу, лежавшую на береговом песке. Это было недалеко от порта, почти рядом, и ночью можно было посещать его, запасаясь кокосом на целые дни. Кроме того, у Юрки имелся еще и другой план. На поле, облегавшем Бабью речку, была раньше свалка, и теперь от нее остались груды мусору, полуистлевшего, обросшего сорной травой и мхом. В этом мусоре попадалось много костей, а их можно было продавать на фабрику.

Пробираясь знакомым путем к кокосу, Юрка раздумывал обо всем этом и снова почувствовал себя хорошо. Перемена образа жизни не угнетала его, – наоборот, даже привлекала. Правда, бродить по гудящему работой порту, среди визга лебедок, грохота и лязга тяжелых телег да гула самой отборной ругани на всех языках Старого и Нового Света, уже будет нельзя, но и тут Юрка утешал себя, думая, что переменится все само собой и его «высылка» из порта закончится когда-нибудь. «Ведь не на век же, – забудет Василий… Да и с чего он сегодня-то наскочил?»

Это «с чего» так и осталось тайной для мальчика. Никакой провинности он за собой не чувствовал, а допустить хоть на миг, что он терпит эту напасть благодаря своему самоотверженному поступку, Юрка не мог. Да, впрочем, последние приключения уже заставили его забыть о спасении мальчика.

Линия товаров прерывалась площадкой. Нужно было миновать ее, чтобы подобраться к кокосу. Юрка приостановился, прижавшись к тюку хлопка.

Все было спокойно перед ним. Темная гора прикрытых мешков с кокосом возвышалась среди мрака в трех-четырех саженях от мальчика. Кругом ни души. Протянулись только длинные подвижные корабельные краны, важные и молчаливые, похожие на могучие длинные руки. На мачтах слабо, неуверенно мерцали зелененькие огоньки, точно волчьи глаза, и вдалеке, где сами мачты поглощались теменью, они все-таки мерцали, но так слабо, что казалось, они борются с ночью и вот-вот погаснут, поглощенные мраком. Зато само темное небо горело и искрилось, точно необъятную черную гладь усыпали крупными и мелкими алмазами…

Незаметно припал Юрка к земле. Он пополз неслышно, словно кошка к птичке, к мешкам с кокосом.