Юрка

Мысль оборвалась как-то сама собой, и что-то замечательно теплое и приятное окутало тело…

Глава Х Открытие Саши

Александр Львович поздно вышел в столовую. Чай уже три раза подогревали, поджидая его. Эмма Романовна, как-то особенно задумчивая, сидела на обычном месте. Саша, бледный, печальный, стоял у окна, рассеянно следя за каплями дождя, катившимися по стеклам, и на лице его виднелись следы слез.

Он медленно, словно нехотя, подошел поздороваться к отцу. Ихтиаров с тревогой взглянул на него.

– Ты болен, Саша?

– Нет, папочка, я здоров, – вяло отозвался мальчик и добавил, глядя в сторону: – А Жоржик… ушел от нас…

– Ушел? Что ты говоришь?

– Да, это правда, – подтвердила Эмма Романовна.

Новость поразила Ихтиарова. Этого он совершенно не предвидел. Чувство жалости к Юрке шевельнулось в душе. Он хотел было расспросить о подробностях, но почему-то слова не шли с языка, и, нахмурившись, он опустился на стул.

Александр Львович не сомневался в виновности Юрки, но тем не менее исчезновение мальчика сильно взволновало его.

В минувшую ночь он долго не мог найти покоя, раздумывая о том, как поступить с Юркой. Отослать мальчика обратно к тетке у него не хватало решимости, оставить у себя – тоже. Если бы Юрка сознался и обнаружил хоть какие-нибудь признаки раскаяния, то, конечно, все бы обошлось, но в глазах Александра Львовича Юрка уже сделался наглым лгуном, не брезгующим ничем, чтобы оправдаться, и с его присутствием Ихтиаров не мог примириться. Нужно было решиться на что-нибудь. Почти всю ночь раздумывал он, перебрал десятки планов и ни на одном не остановился.

А тут совершенно неожиданно развязка пришла сама, и Юрка покинул дом, не ожидая, чтобы его удалили насильно. Это, пожалуй, складывалось к лучшему, но зато Ихтиаров искренне жалел мальчика.

Он машинально прихлебывал чай и раздумывал о том, не взяться ли за поиски беглеца. Лучше было бы определить его в какое-нибудь учебное заведение с глаз долой, чем оставить на произвол судьбы. Ведь все-таки он обязан ему. Саша словно перехватил мысли отца.

– Папа, ты будешь искать Жоржика? – с тревогой глядя на отца, робко спросил он.

Ихтиаров рассеянно поглядел на сына. Вдруг почему-то неприязнь к Юрке шевельнулась в его душе.

– Нет, – холодно вырвалось у него, почти против воли. Мальчик грустно поник головой, и на пышных темных ресницах его задрожали две слезинки.

Больше он ни о чем не спрашивал отца, и завтрак прошел в тяжелом молчании.

Молчала и Эмма Романовна и только бросала сквозь стекла пенсне пытливые взоры на Ихтиарова и Сашу, точно желая сказать что-то, но сдерживая свои порывы. Только посуда как-то особенно звучала под ее руками, и это значило, что немка чем-то озабочена.

Озабочивало ее, впрочем, не бегство Юрки, а глубокая печаль Саши, оплакивавшего потерю друга.

Мальчик побледнел, сразу как-то осунулся и присмирел. Он даже аппетит потерял и словно сторонился отца. В живых глазах потухли веселые огоньки.

Это беспокоило также и Ихтиарова. Он с тревогой поглядывал временами на сына. Ему была понятна печаль Саши, и с болью в душе он глядел на своего любимца! В первый день он не придал этому большого значения, но когда на следующий день настроение Саши совсем не улучшилось, Александр Львович встревожился не на шутку.

«Ведь так и захворать нетрудно, – подумал он. – Хоть бы Виктор Петрович скорее приехал».

Он несколько раз пытался успокоить сына, доказать, что Юрка не стоит такой печали, но это ни к чему не приводило. Саша поднимал взор на отца, и в нем было столько грусти и твердой уверенности, что сердце Ихтиарова сжималось отчаянием.

– Он не вор! – твердо заявлял мальчик.

– Но, Саша, подумай: кто же сделал это?

– Не знаю… Только не Жоржик…

От этой уверенности Ихтиаров приходил в отчаяние. Он никак не мог понять упрямства сына, и оно сильно беспокоило его. Молчаливая тоска была хуже острого приступа отчаяния. Это уже не было детское горе, что так же быстро проходит, как и налетает, а нечто большее, гложущее, как червяк, медленно, но без конца. Это была тоска.

И на ласки отца Саша отвечал как-то вяло. Нельзя было сказать, что он совершенно не желает их, – просто относился безучастно ко всему, как человек, целиком поглощенный горем.

– Сашенька, дорогой, – в отчаянии умолял Ихтиаров, – перестань ты думать об этом. Неужели тебе хочется захворать? Неужели тебе приятно огорчать меня?

В ответ мальчик только прижимался к отцу и шептал:

– Не могу я, папа… Не сердись…

Что мог поделать Ихтиаров? Все его попытки рассеять печаль сына были бесполезны, и Саша положительно таял под влиянием тоски, словно воск по соседству с огнем.

Был у Саши друг, с которым он мог говорить по душе о своей печали, той печали, которую нельзя было высказать даже отцу. Это садовник Аким.

Садовник тоже был расстроен случившимся. Он полюбил Юрку и наравне с Сашей не верил в его виновность. Что бы там ни говорилось про Юрку, какие бы доводы ни выставлялись, старик неизменно отвечал: «Враки!» и, сплюнув, обрывал разговор.