Юрка Гусь

Яркие багровые вспышки освещали черный лес. Старый скрипучий дом содрогался, сыпались стекла. И Колька, загребая руками снег, медленно съезжал с крыши. Зажав в горстях снег, он, словно куль, шлепнулся в сугроб рядом с капитаном.

— Ты это что? Колька? Откуда? Никак с неба? Смотри: фрицы болото бомбят! Шпарят и шпарят… — удивился капитан.

— Ой, разбомбит, дядя Вася! — орал Колька.

— Не разбомбит… Склад совсем в другом месте, — усмехнулся капитан.

— Там же Юрка Гусь с этим Стаськой, дядя! У водокачки… — хныкал Колька. — Ой, разбомбит их…

— Какой Гусь?

Капитан сильно встряхнул Кольку за плечи.

— А ну-ка! О чем ты?

— Там ребята! — кивнул Колька в сторону грохочущего леса. — Ракеты пускают…

— Ах, мерзавцы, что придумали!

Дядя Вася бросился в сени. Мощный взрыв с треском захлопнул за ним дверь, едва не сорвав с петель.

— Веди к своим ребятам! — натягивая на плечи желтый полушубок, приказал капитан.

В развороченном бомбами лесу было тихо. Месяц плыл по небу. То тут, то там зияли черные воронки. В освобожденных от снега елях и соснах запутался белесый вонючий дымок. С деревьев все еще сыпалась снежная пыль.

Колька зацепился ногой за косо воткнувшийся в снег сук и упал.

— Нету их тута…

— Эй, ребята! — закричал капитан.

Тишина. Лишь Тимаевка не спит, ворочается подо льдом. Да изредка слышно, как в разбросанные кругом воронки скатываются снежные комки.

— Разбомбило, — плаксиво сказал Колька. — Я говорил…

— Не каркай! — оборвал его капитан. — Эй, Гу-усь! — громче закричал он.

— Ста-ась, где вы-ы-ы? — заорал Колька.

— Чего кричишь? — недружелюбно спросил кто-то совсем рядом.

Колька обалдело завертел головой.

— Где? Эй, где вы?

— Разуй глаза — увидишь.

Из старой воронки, залепленный снегом, чуть живой от пережитого страха и холода, выбрался Стасик.

— Гусь? — Колькин голос дрогнул. — Нету его… Накрыло!

— Помолчи ты! — с сердцем сказал Стасик. Он кинулся к воронке и помог выбраться Юрке. Пошатываясь, Гусь сделал несколько шагов и, хлопая глазами, уставился на капитана.

Капитан молча смотрел на ребят. В его раскосых глазах — веселое недоумение.

— Кто из вас устроил этот спектакль? — тихо спросил он.

— Кто! Ясно, Гусь, — сказал Колька. — Другой разве такое безобразие придумает? На станции все стекла вылетели.

— Ну что ты на самом деле? — толкнул его в бок Стасик и повернулся к капитану.

— Это мы… Оба.

— Ну? — повернулся капитан к Юрке. — Рассказывай, Гусь!

Юрка молчал. Драная шапка сбилась набок и чудом держалась на одном ухе. Он смотрел на капитана и шевелил губами.

— Ну, чего ты там бормочешь? — спросил капитан и нагнулся к нему.

Юрка широко раскрыл рот и вдруг громко загоготал:

— Ого-го-го!

— Ты что, парень? — Дядя Вася еще ниже нагнулся к Юрке.

Гусь стащил с головы солдатскую ушанку, постучал себя кулаком по круглой голове, прислушался:

— Звон в башке… Ду-у-у! — Он повернул к ребятам испуганное лицо. — Оглох я… как бабка Василиса. Стась, крикни-ка мне в ухо!

Стасик крикнул.

— Громче!

— Юр-р-р-ка-а! — во всю мочь заорал Стасик. — Слышишь?

Юрка схватился за уши, потер их.

— Теперь слышу. Только плохо. Гудит… проклятая… Ду-у-у!

Дядя Вася смотрел в зеленые Юркины разбойничьи глаза и говорил:

— Что прикажешь делать с тобой, Гусь? На гауптвахту тебя засадить? Ну что мне, Гусь, с тобой делать? А?

Юрка молчал. И непонятно было, слышал он это или нет. Улучив удобный момент, он выхватил из-за пазухи ракетницу и сунул в сугроб.

Капитан и виду не подал, что заметил. Не спеша расстегнул полушубок, стащил его и накинул оглохшему и замерзшему Юрке на плечи.

— Домой, герои! Быстро!

Ребята гуськом побрели по протоптанной в снегу дорожке. Юрка шел последним и все время оглядывался на дядю Васю, который почему-то отстал. И все-таки он не увидел, как капитан вытащил из сугроба еще теплую ракетницу и запихал ее в карман галифе.

ОБИДА

К голой спине будто ледяную глыбу приложили. Юрка ловит рукой ускользающую фуфайку, но поздно: фуфайка шлепается с печки на пол. Он вскакивает и больно ударяется головой в потолок.

— У-у-у-у, черт! — Юрка яростно скребет зудящую макушку.

— Не смей, говорю, чертыхаться! Грех! — ворчит бабка из-под вороха одежек, прикрытых сверху серой овчиной.

— Пощупай, какая шишка вскочила! А ты — грех! — огрызается Юрка. Ему не хочется слезать с нагретой печки. Внизу морозно, как на улице. Печку топить нечем. Дрова кончились, жерди от забора тоже. Такой ненасытной печки Юрка еще сроду не видал. В последний раз она сожрала хромую табуретку, доску от Жоркиного крыльца, рассохшуюся кадку из-под соленых грибов.

Дрожа, Юрка напялил на себя кофту (опять пригодилась!), гимнастерку, обмотал шею бабкиным шерстяным чулком и храбро соскочил на холодный пол. На замороженных окнах пышно расцвели узоры, похожие на елочные лапы. За окном мороз. Не мороз, а собака. На двор выйдешь — набросится, искусает. Юрка хотел было зачерпнуть из ведра воды, но ковш скребнул по льду. Ткнул ладонью сосок умывальника — примерз.