Юрка Гусь

— Гусь даром свои ягоды раненым отдал, — продолжал Колька. — А Жорка обдирала… С раненых по пятерке?!

— По пятерке дорого, — сказал Петух и стал разматывать с ладони ремень.

— Значит, можно у человека ягоды и блюдо отнимать? — чуть не плача, спросил Жорка.

Ребята молчали.

— Погодите, он и у вас отнимет…

— Сколько у тебя было кульков? — спросил Юрка.

— Штук восемь!

Юрка достал из кружки десятку (эх, забыл отдать забинтованному!) и швырнул Жорке в толстое веснушчатое лицо.

— Подавись своими деньгами… Спекулянт!

Жорка на лету схватил деньги, разгладил, спрятал в карман.

— А блюдо? — спросил он.

Но на него никто не смотрел. Петух ладонью стукнул Юрку по плечу, улыбнулся:

— Не сердись, Гусь… Думаешь, я и вправду стал бы из-за него с тобой драться?

— А зачем ремень снимал?

— А это так… для форсу, — засмеялся Петух. — Я видел, так морячки дерутся.

Юрка размахнулся и далеко забросил камень, а потную руку обтер о штанину.

— Приходи завтра на речку, Гусь, — сказал Петух. — Придешь?

— Ладно, скупнемся, — кивнул Юрка.

Петух с ребятами ушел.

Жорка сначала побежал за ними, потом подумал и все-таки вернулся.

— А как же блюдо? — спросил он. — Мне мамка житья не даст…

— Катись, — посоветовал Юрка. — А то…

Жорка послушался и ушел.

Колька Звездочкин проводил Юрку до калитки, сунул на прощанье руку.

— Отдал я ему… — сказал он.

— Что отдал? — не понял Юрка.

— Да деньги, — сказал Колька. — Поезд тронулся. Я побежал и отдал… Раненые ведь. Воевали.

Юрка широко улыбнулся и подтолкнул Кольку плечом.

— И не жалко?

— Жалко, — сознался Колька. — Стаканов десять было… Раненые ведь. А знаешь, как старший лейтенант удивился? Пока вагон видно было, все время мне руками махали.

ТУЧА И СОЛНЦЕ

На другой день с утра ударил дождь. Небо над вокзалом потемнело. Солнце зарылось в облака. Ветер вырвался из-за леса и стал раскачивать сосны. Сначала осторожно, потом все сильнее. Бедные сосны скрипели, склоняя свои макушки. Ветер трепал ветви, отдирал кору. С деревьев сыпались иглы, падали сухие прошлогодние шишки.

Облака стремительно пролетали над крышей вокзала. Туча закрыла полнеба. Последний солнечный луч, прорубив окно в синем боку тучи, исчез. На какой-то миг стало сумрачно и тихо. Но вот туча неровно, зигзагом треснула, осветив землю ярким голубоватым пламенем. Близкий громовой раскат оглушил поселок.

Юрка и Стасик сидели на крыльце. Их обоих тянуло уйти в избу, но никто первый не хотел подниматься. Бабка Василиса вышла на крыльцо, глянула на почерневшее небо, притихшее перед новым грозовым ударом, перекрестилась, пробормотав:

— Господи помилуй, экая страсть… А вы чего тут сидите? — спросила она. — В избу!

Юрка посмотрел на Стасика и сказал:

— Идем, тут крыша дырявая — замочит.

В избе было гораздо темнее, чем на улице. Бабка закрыла окно, набросила платок на зеркало, укутала медный самовар полотенцем. Ребята примостились на подоконнике. Они молча ждали новой вспышки. Молния сверкнула над водонапорной башней. Конец изломанной стрелы воткнулся в куриную лапу громоотвода. И темный бок башни, в том месте, где висел толстый плетеный провод, озарился желто-голубоватым пламенем. Это молния по громоотводу ушла в землю. Громыхнуло так, будто на крыше разорвалась фугаска. Дом вздрогнул, окно с треском распахнулось. Влажный грозовой ветер ворвался в избу, сорвал с самовара полотенце. При каждой новой вспышке круглый бок самовара зловеще сиял.

— Затвори окно, — сказала бабка. Она прилегла на кровать. Юрка обеими руками пытался удержать створки, но они, словно живые, вырывались, больно стукали по пальцам. А когда поймал, не хватило сил закрыть. Ветер толкал Юрку в лицо, заткнул нос и рот. Лишь вдвоем со Стасиком им удалось закрыть окно.

Тут же наступило короткое затишье, и первые крупные капли хлестнули в стекла. Они барабанили все сильнее. Старый бабкин дом наполнился звенящим шумом. Крыша шуршала, парадное крыльцо весело гудело. Из окна видно было, как на свежевымытых досках пляшут маленькие фонтанчики. Капустные кочны, раскрыв широкие листья, ловили капли. Укроп спрятался под кружевными зонтиками. Но зонтики, словно решето, пропускали воду, и укроп вздрагивал под дождем, будто от холода. Шершавые огуречные листья дрожали непрерывно. Один лук гордо стоял под дождем.

Дождь кончился неожиданно. Был дождь — не стало дождя. Только звонкая тягучая капель напоминала о грозе. Едва туча уволокла свой лохматый темный хвост, как выглянуло солнце. Сначала робко, точно стыдясь, затем засияло весело и радостно.

Юрка вдруг отпрянул от окна: мимо дома шла Маргаритка. Она шла медленно. В коротком розовом сарафане и прозрачном платке, из-под которого торчала толстая коса. Длинные Маргариткины ноги были до колен забрызганы грязью. Видно, по лужам бегала. Интересно, куда это она собралась? На речку? Но почему тогда по этой дороге? Ведь от ее дома ближе…

— Ритка куда-то пошла, — сказал Стасик.

— Где? — равнодушно спросил Гусь.

— Вон по той дороге.

— А-а… — сказал Юрка.

— На речку, наверное, — сказал Стасик. — У нее в руке полотенце.

— Вода там сейчас… кипяток.