Юрка Гусь

- Извини, - усмехнулась Маргаритка. И, отбросив за спину косу, неторопливо пошла прочь.

Юрка догнал ее в лесу. Отойдя в сторону от дороги, она собирала землянику. Коса оставила мокрую полоску на сарафане, на голове волосы уже высохли, белыми паутинками спускались на лоб, глаза. Она встала и протянула ему букетик сочных красных ягод.

- Попробуй, какие вкусные.

- Сама ешь, - сказал Юрка, но ягоды взял, и, не зная, что с ними делать, сразу весь пучок отравил в рот. Маргаритка удивленно посмотрела на него и прыснула со смеха.

- Выплюнь траву-то…

Юрка вытер рукавом красные от сока губы.

- Рубашкой? - покачала головой Рита.

- А чем же еще? - огрызнулся Гусь. - Штанами?

Ему надоели замечания. Что за человек эта Маргаритка? Раз сделает хорошо, два - плохо. Ну чего, спрашивается, придирается? Все мальчишки вытирают нос и рот кулаком или рукавом. Только Стаська один - платком. Его так в Ленинграде приучили. Но спорить с девчонкой не хотелось. Свяжешься, потом сам будешь не рад. Ей слово - она десять.

Они шли рядом. Дик бежал впереди. Маргаритка была ростом с Юрку. Ситцевый сарафан едва доставал ей до круглых коленок. Золотистый загар тронул плечи. Там, где лямка сарафана съехала в сторону, кожа была белая.

- У меня Дика хотят отобрать, - сказал Юрка и испытующе посмотрел на Риту.

- Давно пора…

- Это почему?

- Дику будет лучше в гарнизоне. Он ведь служебный пес. А ты его испортишь. Бегает бестолку, как дворняжка.

- Мы с Диком будем шпионов ловить, - сказал Гусь.- И никто его у меня не отбирает. Я наврал.

- Это ты умеешь.

- Не любишь ты Дика,

- Люблю.

- Почему тогда не приходишь?

Рита искоса взглянула на Юрку и спросила:

- А ты?

Юрка не ответил. Он наступил на колючую шишку. Нагнулся за ней и запустил вверх. Шишка со свистом зарылась в гуще сосновых ветвей. И тут же, спустя секунду, мягко упала в пыль.

- Уеду я отсюда, - сказал Гусь. - Хочу путешествовать. Как Ричард Львиное Сердце. И еще хочу быть разбойником. Ну, таким, как Робин Гуд. Грабить богатых и все отдавать бедным… Мне ничего не надо.

- Тебе надо было при царе родиться… Буржуев-то давно нет. Кого же ты будешь грабить?

Юрка вдруг покраснел. Даже уши запылали.

- Все. Отрезано, - глухо сказал он. - Я ведь прогнал Ангела. Разные у нас дорожки… Один раз, правда, украл. Колбасу и консервы. Не для себя - для Дика.

Загребая ступнями теплую, как зола, пыль, он ждал, что скажет Рита. А она ничего не говорила. Крутила в пальцах кончик косы и внимательно смотрела на обочину. Остановилась, присела. И сарафан, словно парашют, опустился в пыль, закрыв ноги.

- Ромашка, - сказала Рита. Сорвала цветок и, пряча от Юрки смешливое лицо, стала отрывать белые лепестки.

- У меня есть знакомый капитан. Мужик что надо.,. Он приказал повару Дика кормить. Надо было сразу к дяде Васе, а я консервы… и колбасу.

- Любит! - воскликнула Маргаритка и высоко подбросила желтоголовую общипанную ромашку. У ее ног лежали белые лепестки. Серые Маргариткины глаза с любопытством смотрели на Юрку.

А он обалдело глядел на нее и бормотал:

- Зря я это… Не надо было брать консервы… и колбасу.

- Какие консервы? - смеясь, спросила Рита.

- Тушенка.

- Какая тушенка? Вот дурачок!

Маргаритка позвала Дика, сорвалась с места и помчалась по дороге. Только длинные ноги замелькали, как спицы в колесе. Остановилась возле толстой медноствольной сосны, перевела дух и крикнула:

- Завтра на речку!

ГОСТЬ С АЭРОДРОМА

На рассвете Василиса разбудила Юрку.

- Картошку окучивать, - сказала она.

- Зачем еще? - зевая, спросил Юрка.

- Чтобы хорошо росла.

- Она и так вырастет. Не надо, баб?

Василиса пожевала губами и, завязав потуже платок на голове, вышла в сени.

Юрка полежал немного и тоже стал одеваться. По полу прыгали солнечные зайчики. Один из них забрался в алюминиевую тарелку, стоявшую на полке, и она весело засияла.

Дик лежал посередине избы. Один глаз спит, другой- на Юрку смотрит. Дику тоже хочется спать. Ему можно. Ему не надо картошку окучивать.

Белка лежала напротив Дика и настороженно глядела на него. Чего ей от Дика надо? На улице и близко не подходит, а в избе так и следит за ним.

Когда Юрка вышел на крыльцо, бабка уже ковырялась в огороде с мотыгой. Тихо и прохладно на улице. Солнце наполовину поднялось из-за леса. Длинные тени протянулись от изб, заборов. Иглы на соснах влажно блестели. На дороге пусто. Не слышно поезда. И вот утреннюю тишину прорезал звонкий пастуший крик:

- Эге-ге-гей! Бо-о-о!

И тишины как не бывало. Заскрипели двери скотников, захлопали калитки. Поблизости замычала корова. В ее густое мычанье вплелось дробное козлиное беканье. А тут еще поддали жару петухи. Пошли перекликаться от двора к двору. Петушиная перекличка скоро оборвалась. Немного осталось петухов в поселке.

К изгороди прислонена мотыга. Это для Юрки. Он взял мотыгу, повертел в руках, сморщился: тяжелая. Встал в бороздку, с размаху всадил в землю. Бабка покосилась на него, но ничего не сказала. Юрка из озорства еще раз всадил мотыгу не туда, куда надо. Бабка - никакого внимания. Вздохнув, поплевал на руки, как это делал на аэродроме, и стал окучивать.