Юрка — сын командира

Каждый занялся своим делом. Юрка с интересом вглядывался в фотографии бородатых офицеров, усатых матросов, каких-то кораблей, Шахназаров торопливо листал книгу.

— «Буря мглою небо кроет...» Не то. «На холмах Грузии лежит ночная мгла, шумит Арагва предо мною...» При чём тут Грузия? Стоп! «Я вас любил так искренно, так нежно, как дай вам бог любимой быть другим». Как раз то, что надо! Только почему — «любил»? Сделаем так: «Я вас люблю так искренно, так нежно, как дай вам бог любимой быть... другим...» Вот тебе и раз... Зачем же — другой? Сплошная нескладуха вышла. Вроде как сам хочу, чтобы её ещё кто-то любил. Эх, была ни была, до конца переделаем. Верно, Юрка?

— Ага.

— Вот! Теперь уж — точнее не придумаешь. «Я вас люблю так искренно, так нежно! Не дай вам бог любимой быть другим». Пойдёт?

— Пойдёт. А кого ты любишь?

— Я же сказал: одного хорошего человека. А в общем-то, я многое люблю,— добавил Шахназаров, заклеивая конверт.— Вот этот лес, небо, тебя люблю и всех добрых людей. И радуюсь! Знаешь, чему?

— Не-а.

— Тому, что родился на свет не букашкой, к примеру, а человеком. Сознательно живу, всё вижу и понимаю. Сейчас — полдень. Как ты заметил, что он наступил?

— Жарища! Солнце почти над головой.

— Во! И ты это понимаешь. Значит, ты тоже существо разумное.

— И собаки... языки высунули...

— Опять верно! Жара... Берёзки и ёлки тоже, гляди — словно бы обвяли... А ночью я их, знаешь, какими вижу? Будто стоят витязи в шлемах, пики подняли, точь-в-точь из сказок вышли. А утром встану — опять радуюсь: солнце светит, лес шумит, и такая красота кругом, аж дух захватывает!..

На тропинке, ведущей к казарме, показался дневальный.

— Шах, к замполиту!

— Иду!— сразу сникнув, ответил Шахназаров. Сложил конверт пополам, сунул в нагрудный карман гимнастёрки.— Не повезло мне малость, Юрка... Написал, а передам неизвестно когда. Дела-а... Ну, жми домой, а я огонь погашу и на ковёр.

— Как это — жать?

— Ну, беги, значит...

— А на какой ковёр тебя вызывают?

— Так говорят, когда начальство требует. На ковёр, мол, пошёл.

— Опять ругать будут?— испуганно спросил Юрка.

— Ничего, переживём! Главное, у тебя теперь звёздочка есть... Пойдём, доведу до проходной...

Опустив голову, Шахназаров шагал впереди, Юрка, стараясь ступать пошире, поспешал за ним и пытался представить, как он выглядит со стороны в своём мундире, туго подпоясанном широким офицерским ремнём, на котором с правой стороны, чуть оттягивая его, поблескивала коричневая новенькая кобура.

— А меня в школу будут на папиной машине возить, вот...

— Законно,— думая о чём-то своём, вяло согласился Шахназаров,— пешком далеко.

Теперь они шли по самому центру строевого плаца. Юрке было приятно, что солдаты — и заполнившие курилку, и выглядывающие из окон казармы — обращают на него внимание. Отовсюду доносилось:

— Формочка-то, как влитая!

— Вот это солдат!

— Юра, давай насовсем в казарму, кровать поставим.

— Юра, строе-вым!

Возле проходной, надкусив яблоко, стоял «товарищ Петров» в спустившихся запыленных трусишках, удивлённо и зачарованно глядел на Юрку. Едва Шахназаров и Юрка поравнялись с ним, он преданно, с радостной тревогой заглядывая в Юркины глаза, представился:

— Я — товалищ Петлов.

— Да ну тебя!— отмахнулся Юрка.— Надоел... Всё лезет и лезет...

Мальчик огорошено поморгал глазами и неожиданно заплакал. Юрка поморщился. Шахназаров подхватил мальчика на руки:

— Не надо, Витя, реветь. Юрка тебя никогда больше не обидит. Если же обидит, я перестану с ним дружить.

— А на речку пойдём?

— Обязательно. Только завтра.

— А девчонки?

— И девчонок возьмём, они тоже хорошие ребята.

— А Юрку возьмём?

— Позовём, если не забудем...— Шахназаров опустил мальчика на землю и, не взглянув на Юрку, будто его здесь и не было, зашагал к казарме.

— Дивизион, строиться!— объявил, выйдя на крыльцо, дневальный.

«Товарищ Петров» подтягивая штанишки, побежал в сторону курилки, Юрка нехотя поплёлся за проходную.

У офицерских домиков — никого, все женщины собрались на лужайке, с ними о чём-то вёл разговор замполит майор Зотов. Там же вертелись и малыши. Юрка шмыгнул за первый домик, ему сейчас не хотелось ни с кем встречаться. Что, если Шах и в самом деле перестанет с ним дружить? И «дядя Стёпа»? И оператор Козырев?

Он всегда стоит в конце строя, это называется — на левом фланге. Вчера и позавчера, когда старшина строил дивизион, а он, Юрка, проходил мимо, Козырев, приветливо улыбаясь, манил его к себе, иди, мол, становись рядом, места хватит. Хорошо бы стать с ним рядом и шагать вместе со всеми. Раз-два, левой! Выше ногу! Левой, левой, дивизион — стой! Если Шах скажет Козыреву, какой он, Юрка, нехороший человек, вряд ли Козырев позовёт его снова. И во всём виноват этот прилипчивый, как муха, «товарищ Петров». Да нет же, почему же он виноват? Малышу тоже, как и ему, Юрке, с кем-то играть хочется... Ох, как нехорошо опять получилось...