Юрка — сын командира

— Я ведь тоже не девчонка!— сказал Шахназаров.— А чищу. Знаешь, что я скажу тебе, Юра, мужчина должен уметь делать всё. Понял? Всё! Видел, как я огонь в печке разжигал?

— Видел.

— С одной спички. Ты так сумеешь?

— Н-не знаю.

— Не сумеешь. Но я и этому тебя научу. Я многому тебя научу. Ладно, картошка, это — после. Завтра мы, если не будет дождя, во-первых, поучимся плавать. Потом в лес сходим... Завтра у нас, у солдат, на первое на обед суп картофельный, а мы грибов принесём, будет суп картофельный с грибами — вкуснотища! Весь дивизион нам с тобой спасибо скажет. Понял? Я тут наглядел недалеко — такие вылезли боровички! Завтра они как раз будут что надо. Согласен с этой программой?

— Согласен,— сказал Юрка.

— Молодец! А теперь шагай домой. Ты ведь ушёл, маме не сказал, куда и с кем пошёл. Волноваться будет.

— А я... я хочу поглядеть, как ты будешь собак кормить...

— О-о, брат, это не скоро. Горячим кормить нельзя, а пока остынет — долгое время. Посмотришь как-нибудь в другой раз. Теперь же — беги. Умеешь бегать?

— Ещё как! Я всегда обгонял и Славика, и Кешу!

— Да ну?

— Ещё как обгонял?

— Ладно, до завтра,— сказал Шахназаров, протягивая Юрке руку.— Приду к твоему окошку и...— Вложил в рот два пальца, свистнул.— А теперь — домой! Покажи, как умеешь бегать. Может, ты просто хвастаешься.

Дома что-то случилось. Мама тревожно искала по телефону папу, Оля — раскрасневшаяся и вялая — лежала в кровати и тянула своё неизменное «и-и-и», на этот раз с взаправдашними слезами.

— Юра,— пожаловалась она брату, едва тот вскочил в комнату,— а у меня горлышко болит, и-и-и...

— Сейчас врач придёт,— сказала мама, выходя из спальни,— а мы пока молочка кипячёного попьём, с медиком.

— Не хочу с медиком,— капризничала Оля.

— Почему же? Юра, когда у него горлышко болело, всегда пил молочко с медиком. Верно, Юра?

— А когда не хотел?— тотчас спросила больная.

— Тогда меня доктор собачьим салом кормил,— соврал Юрка.— И тебя накормит. А оно Противное, тьфу!

Оля замолчала, испуганно хлопая мокрыми ресницами. И Юрке стало жаль сестрёнку: он знал, как неприятно пить кипячёное молоко да ещё с мёдом. Но ведь — надо! Его тоже бабушка с дедушкой лечили от простуды этим средством. Если он не давался, обещали накормить салом, не собачьим, правда, а медвежьим, и, глотая слёзы, приходилось пить молоко.

В своей комнате, пока мама уговаривала капризничающую Олю, а Дункан под кроватью лакомился сосиской, Юрка нашёл ручку и бумагу, стал писать письмо.

«Милые дедушка Миша и бабушка Христина! Мне в новом городке хорошо! Тут красивый лес. И озеро. И есть теперь у меня пёс Дункан. Мне его подарил Шах, мы с ним дружим...»

Отложил ручку, подумал: сообщать, что заболела Оля, не стоит. Оля выздоровеет, а бабушка с дедушкой всё будут волноваться. Не следует писать и о том, что он, Юрка, по пути сюда, в новый городок, выболтал какому-то подозрительному типу военную тайну.

Медвежонок, подаренный человеком со шрамом, пылился в самом углу, под кроватью. Юрка даже не прикасался к нему, а он всё-таки постоянно напоминал владельцу о его позоре.

Надо как-нибудь взять его в лес и забыть там, а пока...

Не откладывая дела в долгий ящик, Юрка вынес медвежонка в чулан и забросил подальше, на самую высокую полку.

«НЕВАЖНЫЙ ТЫ, ЮРКА, ДРУГ...»

Дункан тыкался мордой в висок, в ухо, сердито скулил, точно хотел сказать: «Довольно дрыхнуть, вставай, лежебока!» Юрка открыл глаза и тотчас вновь зажмурился: солнце,— уже высокое, горячее,— било в окно, а там, за окном, на разные голоса щебетали и тенькали птицы.

День на дворе, а Шаха нет. Почему? Может, он и не придёт, может, просто так пообещал, чтобы отвязаться? Может, никогда больше и не придёт и не позовёт его к себе...

Юрка даже похолодел от этой мысли.

И вдруг... Нет, Шахназаров всё-таки сдержал слово! Правда, он не свистнул, заложив в рот два пальца, как показывал вчера. И правильно! Было бы очень громко, а ведь он знал, что ночью были занятия, и теперь и в солдатской казарме, и в офицерских домиках все ещё спят. Поэтому он тихонько засвистал — переливчато, как-то весело и призывно. «Фью-фью, фюрр, фюрр!» — услышал Юрка и улыбнулся. Ну что за человек, этот Шах! Всё он умеет.

«Фью-фью, фюрр, фюрр!» — снова донеслось соловьиной трелью,— Юрка вскочил, подбежал к окну. Шахназаров стоял шагах в пяти, под елью, и, улыбаясь так, что рот прямо до самых ушей, манил его: поскорее!

Юрка вмиг оделся, всунул на босу ногу сандалики и, зажав под мышкой Дункана, выпрыгнул в окно.

В руках Шахназарова было то самое лукошко, в котором он вчера нёс щенят, и небольшое пластмассовое ведёрко. В лукошке — два ножа, большой и маленький.

— Зачем ты пса в лес тащишь?— удивлённо спросил Шахназаров.

— А так...

— Ладно, поехали.

Мимо проходной по тропинке у забора они пошли влево.

У казармы и на позиции было тихо. Над озером, над лугом и у корней деревьев стлался беловатый туман.

— Собак покормил, Шах?

— Покормлю, когда вернёмся. Нам ведь далеко не ходить, в лесу живём,— ответил Шахназаров, сворачивая к озеру.— Искупнёмся?

— Бр-р!— передёргиваясь, сказал Юрка.