Юркины бумеранги

— Ай, не дерись! Ой, Маша, скажи ему! Уж в лесу хочет жить, а не под креслом!

— Хотел бы — сам бы уполз, чего ты лезешь!

— Славян, ай! Отстань! Ну Маша-а-а-а!

— Слава, Гера, подождите, так вы убрали ужа?

— Вон этот дурак утащил его в лес! — кипел от негодования Славка.

— Слава богу! — выдохнула я.

Герка показал Славке язык, тот набычился. Я взяла его за острый локоть.

— Слава, ну, ты же понимаешь, что ужу не место в корпусе…

— Да-а-а! — обиженно протянул Славка. — А может, я хотел его домой забрать?

— Ну к отъезду еще поймаешь, — растерянно пробормотала я, прекрасно предвидя Славкин ответ.

Он дернул плечом, сипло сказал:

— Мне тот нужен… — И пошел, понуро опустив голову. Потом обернулся и крикнул: — Ну ладно, Герище, я тебе задам!

Я только вздохнула. Ну что мне с этим любителем животного мира делать? Первую неделю он вообще в чемодане ящериц разводил.

Пока я разбиралась со Славкой и его зверинцем, Семёна и след простыл. А. М. и Олег выгнали всех на трудовой десант. Дежурные по палатам лениво заканчивали уборку. Вдруг с улицы меня позвал звонкий Сёмкин голос:

— Ма-а-а-ша!

Я выглянула в окно. Сёмка задрал голову и лучезарно улыбался.

— Маша, я больше не буду. Я извинился перед ней.

Нет, Семён все-таки молодец. Он умеет просить прощения, когда виноват. Вот из Василия этого элементарного «я больше не буду» клещами не вытащишь, даже если его вина очевидна.

Я сидела на подоконнике и грелась на солнышке, изредка поглядывая, как идет уборка территории. Ну конечно, все люди как люди, делом заняты, а Васенька с Савушкиным уселись верхом на старый покосившийся забор за корпусом и мирно беседуют. Я прислушалась.

— Эх, Савушкин, тебя бы в первую смену! В Машином отряде такая девчонка была!

— Понравилась, да? — участливо спросил Савушкин.

— Дурак, что ли?! — возмутился Васька. — Она же в малышковом отряде была. Ей семь лет!

— А-а-а… Хорошая?

— Не то слово. Глаза на пол-лица, и такие… Эх ты, Савушкин! — махнул рукой Васька, будто Савушкин был виноват, что не знает эту Ленку.

— Други мои, убираться будем или как? — поинтересовалась я.

— Или как, — дерзко заявил Васька, но тут же сообразил, с кем разговаривает, и смутился. Правда, ненадолго.

А Савушкин спросил:

— Маш, у тебя же выходной до обеда, ты почему не спишь?

— С вами, оболтусами, поспишь, — проворчала я и пошла проверять палаты.

Васькины мучения

Ко всем приезжали, а к Ваське нет. Но он ходил веселый, насвистывал что-то себе под нос. Оно и понятно: отца, наверное, все лето не видит, что ему месяц. Хотя нет, Васька все равно скучал и свистел все громче и веселее. Только старался быть рядом со мной. Не отходил просто! А если обзывали прилипалой — колотил обидчиков. Ох и натерпелась я в эти дни с Васенькой!

Однажды он сидел у меня в сончас. Ночью Васька не спит, в сончас тоже. Спрашиваю:

— Ты когда-нибудь спишь, Василий?

— Ага, — отвечает, — на лагерных мероприятиях.

Сегодня жарко, все уморились — спят, а он колобродит.

— Ску-у-учно… Маша, можно я Савушкина разбужу?

— Я тебе разбужу! Сейчас сам быстро в постель отправишься.

— Идиотизм какой-то! — возмутился Васька. — На улице солнце, а ты спи. Ну ведь неправильно же, Маша!

— Это ты неправильный. Все ведь спят.

— Ну и дураки.

— Не ругайся — выгоню.

Васька повздыхал, взял мою книгу. Оттуда выпала и спланировала на пол фотография Дадхо. Васька поднял.

— Это кто? Жених, что ли?

— Это народный артист Грузии — Дадхо Чаурели, — грустно соврала я. Вот бы Дадхо посмеялся.

— Ну-ну! — усмехнулся Васька. Поднес фотографию к глазам: — Как его зовут?

— Дадхо.

— На папу похож.

Я даже поперхнулась кислой ранеткой, кучу которых притащил мне сегодня Савушкин.

— Не веришь, да? — сощурил свои синие глазищи Васька.

Соскочил с кровати и умчался. Я думала: обиделся, но он вернулся через пять минут. Положил передо мной фотографию. На ней была изображена семья, в центре торчала кудлатая голова маленького Васьки. Этакий бесенок…

— Это бабушка.

Бабушка, маленькая и сухонькая, смотрела строго.

— А это папа. Ну что, не похож?

— Ну немножко, — согласилась я, чтобы не обижать его. Хотя, по-моему, совсем они не похожи, просто оба черноволосые, темноглазые.

— А это — мама.

Да, тут Васька прав. Мы действительно чем-то похожи с его мамой. Не сильно, но все же… Тип лица, разрез глаз и что-то еще — неуловимое. Васька выжидательно смотрел на меня. Он первый раз показывал мне свою маму.

Я сказала осторожно:

— Твоя мама скорее на Нину похожа, — и это была правда, — вожатую третьего отряда. Знаешь?

Васька крутанул пальцем у виска.

— У нее же глаза черные, а у мамы — синие. Как у тебя.

«И как у тебя», — мысленно добавила я.

— Я же не виноват, что на фотографии не видно, — внезапно обиженно сказал Васька, забирая снимок, — а рисовать, как Савушкин, я не умею.

Сказал и ушел. И весь день на меня не смотрел. Я чувствовала себя виноватой. Отношения у нас с ним совсем разладились. Он со мной даже не разговаривал. А что я сделала-то?!