Юркины бумеранги

Победительницам вручили диплом, цветы и подарки. Толпа вылилась из зала на улицу. Маринка подошла к Алёнке тут же. Что она говорила, я не слышала, но Алёнка слушала внимательно, чуть наклонив голову, потом кивнула. Маринка оглянулась на отряд, и тогда все стали подходить к ним и что-то говорить, но не думаю, чтобы кто-нибудь догадался извиниться.

Потом двигали стулья, собирали реквизит, потом началась дискотека. Мы с Алёнкой сели на скамейку у актового зала.

— Рада? — спросила я.

— Да, — улыбнулась Алёнка.

Вечером поднялся ветер. Его порывы раздували Алёнке волосы. Она смотрела вдаль и так глубоко, полно дышала, так счастливо улыбалась, что мне захотелось ее обнять крепко-крепко и поцеловать в макушку. Но я только спросила:

— Алён, а что ты мальчику все время говорила?

— Ну… — смутилась Алёнка, потом улыбнулась чуть-чуть, уголками губ. — Он же из пятого отряда, он не слышит ничего, только по губам читает. Вот я и считала ему: «Раз-два-три, раз-два-три, раз-два-три!»

Две дороги — один путь Повесть

Вольные Бродяги из Заколдованного Леса

1

Елизавета Петушкова мыла окно, напевая под нос незатейливую мелодию из какого-то мультфильма, а слова на ходу сочиняла сама: что вижу, то пою. Недаром язвительный дядюшка зовет ее акыном.

Совсем скоро будет лето,
А пока еще апре-ель.
Трава зеленая уже-е,
И одуванчики везде-е…

Окно сияло. Елизавета внимательно осмотрела свою работу и выглянула во двор.

Двор был окутан светло-зеленой дымкой — это лопнули почки на деревьях. Через весь двор тянулись бельевые веревки с простынями. Ветер надувал простыни, как паруса. На железной горке грелась акимовская кошка, красивая, но вредная (вся в хозяйку). На качелях сидел Морюшкин. Елизавета по-разбойничьи свистнула. Морюшкин вздрогнул, оглянулся и посмотрел на окна дома. Но Елизавета уже соскочила с окошка. Морюшкин — человек тихий, скромный, во дворе ни с кем не общается, из него даже «привет» не вытянешь, не то что поболтать по-человечески.

— Елизавета! Что за свист! — раздалось из соседней комнаты — это дедушка.

— Простите, простите! — подхватив ведро с водой и тряпки, пропела она.

— Твои мальчишеские замашки расстраивают дедушку, тебе не кажется? — спросила мама.

— Угу, — согласилась Елизавета, хватая из хлебницы пряник.

Мама обняла ее за плечи, покачала из стороны в сторону.

— Ох, Ветка, тебе одиннадцать лет, пора бы уже взрослеть.

— Ага! — беззаботно отозвалась Елизавета.

Одиннадцать ей исполнилось в апреле. Тот день был по-настоящему весенним. С горы мутными глинистыми потоками неслись ручьи. После чая, который устроили на балконе, по случаю тепла все отправились на Гору — строить плотины. Вот было весело! Только Олежка промочил ноги и немножко поболел…

— Дождалась бы обеда, — сказала мама, — а то все в сухомятку.

— He-а, за мной зайти должны.

Елизавета метнулась в свою комнату, вспомнив, что обещала Генке открытки с кораблями. По пути она чуть не сбила с ног старшую сестрицу.

— У-у-у, рыжая! — взвизгнула та.

— Сама такая! — огрызнулась Елизавета, хотя в Иринкином облике и намека на рыжесть не было. Не то что в ее собственном.

Открытки Елизавета нашла в коробке из-под телевизора, где хранились ее сокровища. И не успела просмотреть их, как затренькал звонок в прихожей. Елизавета бросилась к двери, но ее опередила Галка и важно провозгласила, подражая бабушке:

— К тебе твои гвардейцы!

— Знаю!

— Лиза, надень курточку! — это, конечно, бабушка.

— Ага!

— Лизок, милая, и я тебя прошу, — остановил ее около самой двери дедушка, — не позволяй ты своим друзьям называть тебя этим именем. Все-таки ты девочка!

— Ну конечно, дедушка! — Она ласково чмокнула деда где-то около носа и выскочила за дверь.

— Курточку, Лиза, курточку! — понеслось вслед.

— Потом, бабушка, потом!

И Елизавета с друзьями уже неслась вниз по ступенькам.

— Что, Петька, опять баталии? — участливо спросил Генка.

— A-а, ерунда! — отмахнулась она. — Держи корабли. А где Лёшка?

— Придет к камню. Бежим, Петь. Олежка ждать будет. А еще за Ленкой.

И они побежали.

2

Все друзья звали Елизавету Петушкову Петькой, и это сильно сердило ее дедушку.

— Разве я виновата, что у меня фамилия такая? — обижалась на деда Петька. — «Петя, Петя, Петушок, маслена головка…»

— Ну, Лизок, у меня такая же фамилия, однако и речи быть не может, чтобы мои друзья дразнились…

— Тебе повезло больше, — парировала Петька.

— У нее вообще не друзья, а охламоны, — сказать такое может, конечно, только дядюшка Иван.

— На себя посмотри, — огрызалась Петька, — и вообще, это мое дело, как меня зовут!

— Действительно, — вставлял папа, — оставьте ее в покое, пусть как хочет, так и называется.

Петька озирала всех победным взглядом.

— Но позвольте, — и дедушка снимал очки в роговой оправе, — Петя — это мужское имя. Петр — с древнегреческого переводится как «скала, утес, каменная глыба». Лизок, что общего у тебя и глыбы?

— Фамилия, — мрачно заявляла Петька.

А Ирина неизменно ехидничала: