Юродивая

У тебя нет лица. И у меня нет слюны для твоей пустоты. Когда человека крестят, он в тебя плюет. Ты уж и так весь исплеванный.

Добей меня!

Охота была. Ты сейчас как напружинишься. Вскочишь. Ринешься на меня. Нож свой в когтях сжимай. Не вырони. А то я его ногой отшвырну далеко. На край света.

Ксения… Ксения… Ксе-е-е-е-е-е-е…

Я, не видя ничего, наклонилась над ним. Над затылком моим взошла яркая звезда Венера и осветила все. И я увидела в саванном звездном свете: он лежит навзничь. Черное лицо без черт, без глаз и уст, задрано к небу. На черной шее — алмаз во множество карат, в пару Венере горит. В боку против сердца, рана. Нет, не слева, а справа. Так у него же справа сердце. И во лбу третий глаз. Между бровей припухло. Кровит. Ты ему сюда тоже ножом засадила, когда во тьме руками бешено махала. Бедный. Что ж это ты так сплоховал-то, а. Сатана. Вельзевул. Люциферушко жалкий. Жалко тебя. Истечешь же ты кровью. Черной кровью вытечешь; в землю она уйдет; ядом землю напитает; а ты будешь корчиться в муках, иссякать, истончаться. Как мне помочь тебе?..

Помочь?!.. Ты что, и вправду спятила?! Я же Дьявол. Ты же со мной дралась. На ножах. Желала убить. Насадить на нож. Пригвоздить.

Я встала на колени и коснулась сначала рукой, потом губами его горячего лба.

О, ты дура, Ксения… ты сумасшедшая… ты взаправду С УМА СОШЛА!… я же — сама знаешь кто… отойди… не касайся меня… ядом я напитаю губы твои, сосцы твои, безмерное сердце твое… Я тебя совращу… испорчу тебя… в зверицу, в блудницу Вавилонскую превращу тебя… ты не должна меня жалеть… ты не можешь меня любить… если ты можешь любить и МЕНЯ, то кто же тогда ТЫ на этой земле?!..

Я стояла на коленях и гладила то, что должно было быть его лицом. По черным щекам его бежали две белые снежные бороздки. Я рванула за рукоять — вытащить нож из раны. «Тащи!.. Она тут же зарастет», — с готовностью шепнул он. Блеснули и скрылись в пасти клыки. Не человек и не зверь лежал передо мной на снегу. Я вытащила из раны нож; края сомкнулись, затянулись на глазах.

Он сел рывком. Его красные глаза двумя вавилонскими печатками заклеймили меня.

Иди. Я тебя не трону.

Я тоже не трону тебя.

Буран взвился, обнял нас колкой рукою.

Он встал передо мной во весь рост.

Я знаю, с кем ты сейчас шатаешься по Армагеддону. Для других они — видения. Для тебя — жизнь. Я разворошу вашу кучу малу. Я прикончу вас всех. Они мотаются тут только потому, что ты одна возлюбила их и думаешь о них. Им не бывать бы здесь, если б не ты. Зачем я вернул тебя сюда из чужих земель. Загинула бы ты там без следа.

Не тронь их! Они Цари!..

Они звездные бродяги. Междупланетная голь. Они теперь твоя родня. То-то ты так с ними возишься. Чем больше твоей любви, тем они живее. Еще немного — и они переступят порог возвращения. И тогда их увидишь не только ты. Я расстреляю вас всех безжалостно еще до того, как это произойдет. Ничто не должно вернуться. Я здесь еще Владыка.

Пошел отсюда, Владыка.

Там, где стоял он, вздулось красное сияние. Заклубилось. Свилось в спираль. Мне в лицо пахнуло гарью и копотью. Горелой свиной кожей.

ПСАЛОМ КСЕНИИ О КОРМЛЕНИИ ЖАРЕНОЙ КУРИЦЕЙ ГОЛОДНЫХ ДЕТЕЙ ГРАДА ЕЯ

И стала я жить весело, припеваючи да приплясываючи.