Юродивый

Стал изучать роман, и скоро понял, почему Афанасьев не нашел приема, чтоб донести до читателя ту мысль, ради которой все затеял. А она-то как раз оказалась тонка и безупречно нравственна. Она об искушениях, схожих с теми, которыми Сатана в пустыне испытывал Христа.

Увы, но обыватель слаб. Он приучен свои поступки наперед обставлять оправданиями – грешить в благих целях: слишком часто – пустословий. Потому он рад простому избавлению от тяжести креста, что каждый несет на свою собственную голгофу.

Когда-то Христос собственной смертью искупил грехи всех и каждого. Теперь же проще некуда – падший ангел великодушным жестом снимает всякую ответственность с любого; дескать, ада с кипящей смолой нет вовсе, а есть курорты в духе и по нраву – кабак, бордель и теплый пляж с песочком нежным под ногами. Мол, сами рассудите, коль владеет адом тот самый Сатана, что подбивал грешить, то в чем его корысть «своих» наказывать?

Теперь, чтобы оспорить всю эту ахинею, глубоко копнуть придется. Но далеко не все готовы слушать. А понять – и вовсе единицы. Им, сирым и убогим, для чего? Явился благодетель, даровал индульгенцию – пусть он и отвечает.

Изменить готовые главы романа я не мог. Аглая их распечатала на украденной у Афанасьева машинке. Наверняка они вечерами ложились на шикарный стол Альтшлянга. Все, об этом тексте и вспоминать не нужно, для правки он утрачен навсегда.

Что делать? Я не находил ответа. Каждый сеанс автоматического письма лишь усложнял задачу. Я напряженно думал, почти не спал и избегал встреч с Аглаей. Время поджимало.

9

– Ты обижен на меня? – спросила Аглая, когда мы все же пересеклись в бесконечных коридорах дома. Уверен, она нарочно ходила там, где прежде ее встретить было невозможно.

– Прости, но после морфия и полета в Москву, я неважно себя чувствую. Не хочу портить тебе настроение, – впервые соврал я ей. Хотя, в каком-то смысле, и это было полуправдой.

Я проводил ее до комнаты, хотел проститься.

– Зайдем, поговорим, – сказала Аглая, явно не желая меня отпускать.

Я предвкушал бурное выяснение отношений. А это как раз то, что было крайне нежелательным теперь: сбивает с мысли, подавляя все иное, выходит на передний план. Но нет, я ошибался.

– Я ведьма, – снова сообщила Аглая тоном, не терпящим ни шуток, ни возражений. – А ты не мастер.

Я ничего не понял.

– Что это означает? – спросил я осторожно.

– Не играй со мной в идиота, – вдруг жестко сказала она. – Все ты понял! Иначе, сейчас бы нежился в моей постели, а не начесывал затылок до волдырей.

Признаться, я струхнул немного. Ее внезапный напор не находил объяснения.

– Ты не мастер, – повторила она. – Я поняла это, когда открыла окно и вдруг испугалась высоты. Ведьма, способная летать по ночам на метле, испугалась высоты! Ты понимаешь, что это означает?

– Что ты нормальная здоровая русская баба, – сказал я, пожав плечами.

– Дурак! Тупица! Идиот! – выпалила она в ответ.

Она толкнула меня так, чтобы я рухнул в мягкое кресло. Я нисколько не сопротивлялся.

– Сиди и слушай, молча, балбес! – сказала она с явной самодовольной улыбкой. Похоже, что мой глупый ответ отчасти ей польстил.

– Творцы – зануды. Все, – сказала она наставительно, с выражением, обычным для лекций. – И мир их полон. Для беззаботной радости в нем места не осталось. Они скучны безумно, бесконечно! Другое дело – мастер. Он – машина! Лишь рядом с мастером женщина способна стать настоящей ведьмой. Ты понял?

Я кивнул. Однако все сказанное ею воспринимал, как некую прелюдию, игру.

– Но слишком часто бывает так, – продолжила она свою образовательную программу, – что не в меру честолюбивые мастера вдруг вспыхивают отчаянным и безнадежным желанием стать творцами. И быстро сгорают от бесплодных своих усилий: сходят с ума, становятся наркоманами, увлекаются революциями или богоборчеством. Поверь мне – их паранойя куда страшнее, чем слушать ежечасно заумную тягомотину творца.

– Допустим, – согласился я. – Ну, раз уж мастером мне быть отказано, то кто же я в твоей системе координат?

– Юродивый, – хмыкнув, отмахнулась Аглая.

– Это что-то вроде джокера? – спросил я, смеясь.

Она лишь покрутила пальцем у виска.

Закончилось эта нечаянная встреча постелью.

10

Теперь я был почти уверен, что Аглая ведет собственную игру. Похоже, что у нее с этим немцем имелись кое-какие разногласия. Об этом говорило все – начиная с эпатажа в кабинете, заканчивая паранойей богоборчества мастеров. Вне всякого сомнения, и этот, уже не первый, камень полетел в огород Альтшлянга. К тому же именно Аглая устроила так, что в этой игре я оказался на ее стороне. Даже моя собственная позиция сформировалась под ее влиянием.

Несмотря на полноту ощущений, я не исключал вовсе, но ставил под сомнение свое бестелесное посещение Москвы, личное общение с Афанасьевым. Морфий и всякие штучки с гипнозом, которые практиковались в этом доме, наверняка способны и на менее безобидные мистификации.