Юровские тетради

Не договаривала, за кого второго работала, но догадаться было не трудно: за Панка.

Возраст брал свое: в меру пополнела наша Галинка, округлились ее плечи, здоровьем румянилось лицо, только в талии по-прежнему оставалась тонкой. Невеста, да и только. Не один парень в округе сох по ней, но она никого к себе не подпускала. Жила память о Панке.

Встречаясь с ней накоротке, когда она передавала что-либо для учета, или на комсомольских собраниях, я думал о Тане: такой бы постоянной да душевной и Таня была! Как мне хотелось этого после всех неудач.

Мало все же погостила она в деревне. Дней через пять после моего блуждания в лесу ее вызвали в здравотдел. Получила назначение в районную больницу, где заняла место ушедшей на пенсию хирургической сестры. Провожала ее в город мать, подыскала там для нее угол. Вернулась расстроенная. «Уж больно строг хирург оказался. На первую операцию, бедненькая, пошла, аж поджилки задрожали. Как-то она обвыкнет там!»

Тимку Таня все-таки отшила, не помог ему и баян. Но, уезжая, он похвалился: «Захочу — отобью ее у тебя. Я могу и туда, в райцентр, съездить».

Долго от Тани не было никаких вестей. Вот это и тревожило меня. Думал: или все еще не привыкла к новому делу под началом строгого хирурга, или этот Тимка… Вдруг заявился к ней? Умеет он, такой настырный, умаслить. Поехать самому? Но разве теперь отпустит Яковлев? Лучше не заикаться.

Как-то в контору пришла Танина мать и сунула мне малюсенький запечатанный конвертик.

— Секретарю ячейки собственноручно…

Я едва дождался, когда уйдет сыроварка, глядевшая на меня изучающе, и как только хлопнула дверь, раскрыл конверт. Из него вылетела согнутая в несколько раз четвертушка бумаги. Впился в разбежавшиеся по листку строчки. Но написан был только адрес: такая-то улица, номер дома, номер квартиры. Значит, обо мне помнят, моего письма ждут.

Подслеповато мигая, горела на столе лампа. Уже пришел с льнопункта Демьян, кончился шум трактора, а я все сидел и, не поднимая головы, писал.

За окном поскрипывал снег — куда-то ехали подводы. Слышались голоса возниц.

Демьян, снимая ватник, мотнул головой:

— Отдыхать пора!

— Потом, — отмахнулся я и спросил о подводах: — Куда едут?

— В город! — Демьян подмигнул. — С хлебом! По поговорке теперь: телега хлеб в дом возит, сани — на базар. Да, и на базар стало что везти!

«Тогда… — обрадовался я, занятый своими мыслями, — с ними и пошлю». Быстро запечатал письмо и выбежал на улицу к проезжавшим подводам.

Как-то вместе с документами Яковлев вытряхнул из своего портфеля-брезентухи две бумажки со штемпелями редакции районной газеты.

— Читай! — пододвинул мне одну из них.

— А что тут?

— Читай! — повторил председатель, забирая в кулак щетинистый подбородок.

Бумажка была немногословна. Редакция приглашала меня к себе на постоянную работу в качестве литсотрудника. Указывалось, что с райкомом вопрос согласован, он не против выдвижения селькора в аппарат газеты.

В первую минуту я подумал о Тане. Она ведь там, в районном городе, вот когда увижу ее. Сама судьба благоволит мне. Но тут же и призадумался, когда дошло до меня значение вызова. Посылая в газеты заметки, пробуя писать, я никогда и не помышлял о работе в редакции: где мне с моим образованием!

Не забыл я еще о портновских неудачах. Не спасли даже парижские журналы. А в газете куда, поди-ка, потруднее да посложнее все.

— Ты что — вроде как не рад? — спросил Яковлев.

Пришлось открыться в своих сомнениях.

Яковлев торопливой походкой прошелся взад-вперед и, став лицом к лицу со мной, сказал:

— А думаешь, я не старался побороть своих хозяев, когда гнул на них хрип? Старался, да еще как! Но один в поле не воин. Что у меня, батрака, было? Руки, рабочие руки, а все остальное — у хозяев. У них и тягло, и разный инвентарь, и семена. Что я один мог? Так и у тебя получилось. Журналы! А швейные машины у кого? У кого тугой кошелек? Куда уж тертый мужик был Федор Луканов, а тоже не сумел выйти в люди — ни в портновстве, ни в крестьянском деле. Он ведь тоже все в одиночку ладил. Да и время было еще не то, до коллективности всерьез не доходили. Сообразил? В редакцию ты придешь, как в колхоз — там тоже коллектив. А коллектив в обиду не даст. Ну, понял меня?

— Кажется, да, — прошептал я, благодарно взглянув на Сергея Сергеевича за его простые, участливые слова.

Потом я заглянул на подпись в бумажке: редактор Н. Н. Бахвалов. А ниже увидел приписку, сделанную чьей-то другой рукой: приезжайте, не страшитесь, не боги горшки обжигают.

— Редактор просит не препятствовать, — помолчав, добавил председатель. — Понимаешь, колхозного согласия просит. Вот ты какая важная персона! — Он улыбнулся, чуть обнажив прокуренные зубы. — Но давай сам решай. Жалко отпускать тебя, замены-то никакой. Но вижу: любишь ты писать, и ладно выходит у тебя. Невелик, правда, я ценитель печатного слова, а кое-что понимаю. Так что думай и решай!

Сунув под мышку портфель, он заспешил по своим делам.