Юровские тетради

Сначала жильем для нас, приезжих курсантов, служил высокий со стеклянной крышей спортивный зал, примыкавший к большому серому зданию института, которое стояло на узкой, стесненной каменными глыбищами домов Мясницкой улице, недалеко от Лубянки. По бокам вытянувшегося зала стояли шведские лесенки, а вдоль — ряды железных коек с тумбочками у изголовий. Столы некуда было ставить. Койки и выручали: на них и спали, и читали, и писали.

Потом перевели нас куда-то на окраину города, добирались туда на грохочущих трамваях, разместились в трех больших комнатах. Как там, так и тут гудом гудели голоса. Затихали, когда появлялся староста, рослый детина, с длинными, как у нового юровского учителя, волосами, с красным бантиком вместо галстука, и объявлял то об изменении расписания занятий, то об экскурсиях. За длинные волосы мы его прозвали попом, он тоже не оставался в долгу: обращаясь к курсантам, прибавлял к фамилии свои «приметинки». Меня называл — «Глазов-чепыга».

Вообще-то «поп» был добрым, услужливым. Появится гость, можно не беспокоиться — староста ловко проведет его по уставленному кроватями лабиринту туда, куда надо. Как-то в воскресенье привел он и ко мне гостя. Был это не кто иной, как Алексей. Представив мне брата, справился:

— Есть ли заварка, «чепыга»? В случае выручу!

— А мы поедем чаевничать ко мне, — ответил Алексей и велел мне собираться.

Брат жил в другом конце города, на Ленинградском шоссе, в новом общежитии, рядом с институтом, в котором он учился. Через весь город мы тряслись в трамвае.

Как всегда, при встречах, Алексей засыпал меня вопросами — давно ведь не встречались. Я едва успевал отвечать. Трамвай стучал, названивал, по сторонам проплывали вереницы домов. Заметив, как я провожаю взглядом многоэтажные здания, магазины с кричащими вывесками, Алексей подморгнул.

— Вижу — нравится Белокаменная.

— Еще бы!

— Не блудился?

— Я пока дальше Мясницкой да общежития мало куда ездил, — ответил ему, умолчав, что в первые дни глохнул от шума, терялся в многолюдии.

— Подожди, поездим мы с тобой, походим. Покажу тебе всю столицу, — пообещал он. — На правах старожила! — добавил усмешливо. — Но между прочим, — пожал он плечами, — старожил этот и сам целый месяц не видел Москву.

— Как?

— Понимаешь, был в лагере всевобуча. Только сегодня вернулся. Гляжу — на столе твое письмо, адрес, ну и… — Он ласково заглянул мне в глаза.

— Спасибо! — Я пожал ему руку и тоже задержал на нем взгляд. В этот раз он был как никогда худ, резко обозначились обтянутые сухой, дочерна загоревшей кожей скулы, еще тоньше, а оттого и длиннее показалась шея. — Доставалось там?

— Не без этого. Но видишь, жив-здоров, чего и тебе желаю, — привычно отшутился Алексей.

Я рассказал о пожаре в Шачине. Скоро должен быть суд. Может, потянут еще и птахинскую соседку — Глафиру. Люди видели ее в тот вечер с Никиткой на дороге в Шачино.

— Постой, постой, неужели она?.. Такая красивая…

— С ледяными глазами…

— С ледяными? — Когда-то Алексею нравилась Глафира, и мое замечание озадачило его. Но он быстро нашелся: — Ты, Кузя, видно, лучше моего видишь. Понятно: глаз газетчика, будущего писателя.

— Не смейся.

— А я не смеюсь. Недавно читал твои рассказы. Подходяще!

— Написал, а больше, может, ничего не напишу. Надо учиться, на это годы понадобятся, — ответил я и попросил: — Ты бы о себе побольше.

— А что о себе? — переспросил он. — С учебой вроде все ладно, уже подумываю о будущей работе. Как же, в долгу-то я каком!

— Не слышу о Марине Аркадьевне, переписываетесь?

— Понимаешь, — не поднимая головы, ответил наконец он, — я звал ее сюда, к себе, на всякий случай и школу неподалеку подыскал. Ответа пока не получил…

— Постой, но ты как, ну, жениться, что ли, надумал?

— Надумал, но вот…

В уголках жестковатого рта брата зачернела горчинка. Помолчав, спросил меня, когда последний раз был я в Юрове.

Ясно было: хотел узнать, видел ли я учительницу. Конечно же видел, как раз перед отъездом в Москву был в деревне. При секретарстве Николы ее приняли в комсомол. Вспомнил: узнав о моем приезде, Марина Аркадьевна, прикинув какое-то дело, сама зашла в наш «ковчег» и все спрашивала о нем, Алексее. Тогда же проговорилась, что хочется съездить в Москву, но дела не отпускают. Школа расширяется, а учителей не хватает. Еще пожаловалась: лесные дебри, что ли, пугают иных робких шкрабов.

Сказал об этом Алексею. Он оживился, прогнал хмурь с лица.

— Значит, собиралась? Только, выходит дела виноваты, а, Кузь? Да ты говори, говори, братчик.

Мне пришлось повторить все с начала до конца.

Не спросил он только о Тане. Счастливые иногда, видимо, не только часов не замечают…

— Теперь пойдем, покажу тебе свои палаты.

— Может, в другой раз?

— Сегодня! — отрезал он и перешел на обычный полушутливый тон. — Выше голову! Помнишь, дорогой родитель говорил: раз в племя пустили — надо жить! Сегодня поездим и по городу, посмотрим заветные уголки столицы. А еще… Слушай, давай-ка удостоим своим вниманием театр. Какой? Конечно же Большой. Сегодня там «Снегурочка». Братья Глазовы в Большом театре! Звучит?