Юся и эльф (СИ)

— Еще там, когда мы учились... мне сказали, что тема на защиту у меня, конечно, интересная, но вот всякого рода пологов есть больше полусотни, и еще один ничего существенно не изменит. Это зря. Мне ведь удалось не только стабилизировать его, но и сделать динамичным. Представляешь? Ты можешь и двигаться, и он будет изменяться вместе с тобой... в общем, там мало оставалось. Я думал заявить уже, но... мне намекнули, что есть вещи куда более занимательные. К примеру, изучение нежити...

Глен встал.

Сложил пополам лист и протянул его моему супругу.

— К примеру, знаешь, что нежить не трогает друг друга? И те же грызлы могут спокойно сосуществовать рядом с макошами, пожирающими даже камни? А пожорник внимания не обратит на стаю мравок. Как они понимают? Ладно, когда речь идет об условно-разумных существах, но ведь есть еще и те, у кого мозгов и в зачаточном состоянии нет.

— Есть же...

— Я знаю. Официальная теория. Только она не работает. Сама посуди. Запах. Да, существует нежить с необычайно острым обонянием, — Глен встряхнулся, как бывало всегда, когда он заговаривал о работе, которую, пожалуй, единственную любил со всей возможной искренностью. — Но... проводились эксперименты. Кем? Не спрашивай. Подробности... после.

Он потянулся.

— Так вот, животных покрывали вытяжкой из разных особей нежити. И ни разу, ни разу не сработало... тепло? Аура? Ауру закрывали щитом. Более того, копировали внешний слой дефектной мертвецов... разных, включая лича. И вновь же, нежить не обманывалась. Понижали температуру тела... хотя это глупость, поскольку в активной нежити идут физиологические процессы. И температура тела того же умертвия, конечно, много ниже человеческой, но отлична от нуля. Визуальная картина? Звуки, которые твари издают? Все это не единожды скопировано и испробовано.

— Кем? — Эль разглядывал листок и вид у него был презадумчивый.

— Нашлись... умельцы. Отчасти, как я понял, Марисса и ее дядюшка просто собрали все работы по теме. И были весьма дотошны, я вам скажу. Они умудрились достать протоколы испытаний защитного амулета, которым две сотни лет... кстати, на редкость интересная задумка. Амулет заменял ауру, понижал температуру и производил аромат разлагающегося мяса. Но не работал. Испытуемых задрал грызл. Еще была такая штука, которая испускала неслышимый человеческим ухом звук. Вроде бы как ряд мелких тварей издает подобный. В общем... как понимаете...

...не сработало.

А вот странно, что прежде я не задумывалась, собственно, а как и вправду твари отделяют людей от себе подобных? Нет, есть такие, которые жрут всех, до кого дотянутся, но есть же весьма и весьма избирательные существа.

И ведь действительно, между собой они в большей степени спокойно уживаются.

— Ряд протоколов относились к недавнему времени. Работой занимался дед Мариссы... ты его помнишь. Фамилия у него другая. Точнее псевдоним. Иоганн Фзельский.

— Что?

Иоганн Фзельский читал «Теорию нежитиеведения» на первом курсе, «Основы защитных рун» на втором, да и треть предметов на старших.

Был он сдержан. Дотошен до занудности и оттого не слишком любим. Хотя, следовало сказать, дело свое он знал. И... и все равно.

— Сам был в шоке, когда узнал. Марисса ведь... даже когда мы встречаться стали, ни словом... он меня ей и порекомендовал. Я ведь рассчитывал, что с ним буду работать. Вместе. Но не срослось.

— Что с ним произошло?

Он просто исчез.

И появился новый наставник, который тогда раздражал своей суетливостью и непривычным многословием, а еще неуемной любовью ко всякого рода схемам. Помнится, мастер Виннегольд искренне полагал, что запомнить схему в двадцать уровней для студента проще, чем просто двадцать страниц учебника. А уж схемы свои любил он трепетной любовью...

Вспомню — вздрогну.

Пальцы Эля скользнули по моей руке, и Глен скривился.

— Нежничаете...

— Не завидуй, — сказала я, подвигаясь поближе.

А что, муж у меня, хоть и тощий, но теплый. Что еще осенью надо?

Глен демонстративно отвернулся и губу нижнюю выпятил. Вот и как это понимать? Взрослый мужик... неужели и вправду думал, что я остаток жизни буду по нему страдать? Нет, я страдала. Честно. Несколько дней. Потом тоже страдала, но уже по другому поводу.

И по третьему.

Жизнь, она вообще к страданиям располагает.

Глен вздохнул.

Вздохнул снова, погромче, пожалостливей, но видя, что собеседники ему попались на редкость черствые, укоризненно покачал головой и продолжил:

— Умер он... как сказать... не то, чтобы совсем... он был великим ученым. Правда, слишком уж поверил в собственное величие и непогрешимость. В общем, он первым дошел до мысли о существовании так называемой «materia mortuis»...

И пауза.

Театральная.

— Что за хрень? — вот и в прошлой нашей жизни он никогда не умел просто взять и рассказать, всенепременно нужно было впечатление произвести. А у меня от этих пауз одно впечатление — руки к сковородке тянутся, и отнюдь не для того, чтобы блинчики испечь.

— Ты стала невыносимо груба.

— А то...