Юся и эльф. Все любят котиков

…папенька жарил оладушки.

Сияла чистотой кухня, на которой обустроилась рыженькая женщина, главным достоинством которой был, несомненно, выдающийся бюст.

– Юся! – воскликнула она, подавшись вперед. – Как ты выросла!

– Как-то, – буркнула я. – Сама удивляюсь.

Губы женщины задрожали, в зеленых очах появились слезы.

А я ведь помню ее, госпожу Франтишек, частенько заглядывавшую в маленький наш домик. Она приносила конфеты в карманах своего клетчатого передника, да и не только их. Карманов было множество, а чудес, в них скрывающихся, и того больше.

Лоскутки разноцветной ткани, из которой госпожа Франтишек кроила платья для моей куклы.

Иглы в пузатой банке-игольнице.

Два золотых наперстка. То есть мне они казались золотыми. И еще пуговицы, крючки, ленты и ленточки… как-то она заплела мне девять кос, и я весь день ходила счастливая. А потом она взяла и украла нашего с Гретой отца.

– Обижаешься, – вздохнула госпожа Франтишек, смахивая со стола несуществующие крошки. Передо мной появилась тарелка с башенкой из пышных оладушек.

Плошка с медом.

И с вареньем.

Высокий кувшин, над которым поднимался парок. И…

– Не знаю, – честно ответила я, сглатывая. Что и говорить, в тавернах готовили неплохо, но несколько однообразно, что ли. А у меня самой руки были не той стороной к телу пришиты, чтобы вот так… оладушки.

– Ты ешь, ешь… тебе сладенького надо, ишь, какая тощая…

Хотелось ответить чего-нибудь этакого, но в животе урчало, да и… Эль остался ждать некромантов вкупе с городской стражей, которой надлежало опечатать дом и начать разбирательство. Он проводил меня до самого забора, хотя я бы и сама прекрасно добралась, но…

…не положено.

Кому и кем не положено, понятия не имею.

Он вообще предлагал отправиться в пресветлый особняк, если мне домой неохота, но вот встречаться с матушкой Эля мне хотелось еще меньше, нежели с Гретиным отцом.

Оладушки я ела.

С медом, с вареньем. И запивала горячим терпким яблочным компотом, в который госпожа Франтишек добавляла травы и можжевеловые ягоды. И как ни странно, жизнь становилась если не лучше, то всяко терпимей.

– Я там тоже прибралась, – сказала она, устраиваясь напротив. Ручкой щеку подперла… а она не так уж и молода. Матушка как-то обозвала ее юной прохвосткой, но… морщинки вот и седина, которая в морковного колера волосах видна явно.

Сколько ей?

– Надеюсь, ты не против?

– Не против.

– Хорошо… и… не обижайся. Мы ненадолго. Вот навестим госпожу Игнеру, и домой…

…домой.

Почему-то стало обидно. Значит, у них дом есть. Наверняка большой, светлый. Полосатые шторки на окнах. Цветы в горшочках.

Оладушки вот не по праздникам, но просто так. И еще пахнет там отнюдь не алхимической лабораторией, в которой по недомыслию умертвие доиздохло.

– Мы в Бессаве живем, – продолжила госпожа Франтишек. – Тут недалеко, если порталом, то в один переход. Мои родители оттуда… правда, уже их нет, но…

– Моих тоже. Матери во всяком случае.

Не стоило этого, наверное, говорить. Разве сложно притвориться, что все хорошо? Я ведь притворяться умею. Пара улыбок, неотложные дела на завтра, а там уже и визит к этой достопочтимой госпоже, которой моя Грета не нравится.

– Мне жаль.

Я не поверила.

А она поняла и вздохнула, сказала тихо:

– Она была удивительной женщиной, но… с очень сложным характером… ты же знаешь.

Знаю. Понимаю.

И нет.

– Все получилось не так… мы не собирались убегать… тайно и вообще… думали, она просто даст развод… у них давно все разладилось, иначе я никогда бы… а она отказалась. Напротив… меня выгнала… кричала, что это я во всем. А что сама дома не появлялась не то, что днями, порой неделями, бросив и хозяйство, и вас на Бжизека…

Упомянутый Бжизек тяжко опустился на стол и добавил:

– Я ее крепко любил. Поначалу… молодой был. Она-то постарше, да все одно… яркая, горячая… что ни слово поперек – то скандал. Думалось, страсть… только этой страстью быстро наелся. А она… она, ты вряд ли помнишь, без крика жить не могла. Напряжение скидывала. Я ей, мол, может, лучше травок каких попить, а она сковородкой.

Он потер голову и поморщился.

– Это я еще стерпел, только… я ж тоже работу бросить не могу. Мастером едва стал, а значит, надобно имя делать, клиентов искать. Не так оно и просто. Вот и Франечку наняли, стало быть, в помощь.

На свою голову.

Я промолчала.

Мне, по-хорошему, не было дела до произошедшего много лет тому.

– Как Франечка появилась, так Марьяна и вовсе забывать стала, что у нее дом имеется. Бывало, объявится, пропахшая гарью, гнилью, помоется, спать заляжет, а проснувшись, исчезнет вновь. И никогда не говорит, куда она и зачем… я-то сперва интересовался. А она огрызалась, мол, не моего ума дело. Кто я? Артефактор со слабеньким даром. Она ж уже тогда известна была… отпускал… ей эти походы нужны были.

Нужны.

Она и потом не переменилась. Уходила. Возвращалась. Отсыпалась и отлеживалась, порой залечивала раны и тогда, вынужденная отдыхать, снисходила до нас с Гретой. И позже, когда мой дар развернулся и окреп, учить меня бралась. Правда, у нее быстро заканчивалось терпение, поскольку сама я не отличалась ни особым умом, ни, говоря по правде, талантом.