Юся и эльф. Все любят котиков

– Но вот… – Эль сунул пальцы в волосы. – Способы… дед… он ратует за существенное снижение вашей численности.

Только кто согласится на подобное добровольно?

– И как он это себе представляет?

– По-разному. Есть… способы… травы… магия… работа с фертильностью, – он покраснел. – Я раньше не лез в его дела. Пойми, мне это было не интересно. Просто слушал кое-какие разговоры… матушка… часто с ним переписывается.

И почему я не удивлена.

– Мои старые друзья, с которыми я служил. Многие думают так же. Но думать – это одно, а делать…

Я отложила пирог.

Поднялась. Обошла стол. И встав за спиной мужа, обняла его. Просто обняла.

Эль вздохнул.

– Я не знаю, что из того правда. Есть ли правда вообще или… – от него все-таки пахло лесом и медом, и еще дымом. – На наших территориях давно установлены ограничения. Оказывается. А я не знал. Мне было не интересно. Но… чтобы родить ребенка, нужно получить разрешение.

И я вот не знала.

Мне тоже было мало интересно, как живется людям на эльфийских землях.

– Эксперимент своего рода, но там его поставить можно…

А здесь люди не слишком обрадуются, если кому-то вздумается диктовать им свои условия.

– Здесь у нас нет власти. Пока нет… это мнение, что… если люди докажут собственную неспособность управлять своим же государством, если станут причиной большой войны…

…это, во-первых, здорово сократит их численность, что лишь порадует отдельно взятых ушастиков. А во-вторых, даст веский повод взять неразумное человечество под опеку со всеми вытекающими.

Как-то лич в подвале и проблемой перестал казаться. А что? Сидит себе тихо, крыс дрессирует, капустку жрет. Не сосед – мечта. В отличие от некоторых.

– Многого мне не расскажут, поскольку…

– Ты взял в жены человека.

– Именно. Мне… намекали, что все еще можно исправить.

Интересно, каким таким чудесным образом? Не тем ли самым, в результате которого у нас… лич завелся?

– Сегодня я говорил с бабушкой.

А волосы у него мягкие.

И легкие.

Тонкие, что нити. Шелковые. Я перебираю пряди, а он сидит, глаза закрыв, и говорит. Устало так. И я чувствую его усталость, как собственную.

– Она уехала из леса, потому что ей не нравится происходящее. Она против вмешательства. Такого вмешательства.

– А что-нибудь… как-нибудь… – я замолчала.

– После смерти Никароэля партия умеренных по сути своей распалась. Тем паче, что его убили как раз-то люди, разбойники. Глупая смерть, если подумать.

Если подумать, умной смерти не бывает. Это я точно знаю.

– Вовремя.

– Я тоже об этом подумал. За ухом почешешь?

Почешу.

Отчего б не почесать.

– И главное, своевременная весьма. Многие, кто знал Никароэля, были возмущены…

…и, полагаю, пополнили ряды радикально настроенных эльфов. Ненавижу политику.

– Нам нельзя в Пресветлый лес, – Эль встрепенулся. – Я не уверен, что там безопасно для тебя.

– И что нам делать?

Эль пожал плечами.

Мир спасать.

Очевидно же. Вот только…

– Помощи от ваших ждать не стоит. Орки тоже молчат? – это я сказала просто, чтобы беседу поддержат. И за стол вернулась, протянула кусок пирога. – Будешь?

Все-таки на редкость поганая из меня жена вышла. И некромант так себе. И… и вообще.

– Я написал кое-кому из… тех, с кем служил, – пирог Эль взял. – Проблемы людей – это одно, а вот нежить – совсем другое. Если кто-то откроет врата в нижний мир…

И тут я вынуждена была признаться:

– Мы.

– Что?

– Мы откроем, – я поерзала и, заглянув в глаза, сказала: – Так нужно… честно.

В подвал Эль спустился первым.

Пахло… да как в логове нежити, в которое он превратился, и пахло. Тленом, прахом и грядущими мучениями. Лич устроился на бочке, свернулся калачиком, трогательно сунув когтистые ладошки под щеку. На него забрались крысы, укрыли теплым одеялом почти живой плоти. А те, кому не досталось лича, на шкатулке обжились.

– Да… – только и сказал Эль.

Крысы шевельнулись. Они двигались, копируя движения друг друга, и головы повернули. И оскалились.

– Это мой муж, – сказала я громко.

Демону.

С крысами разговаривать бесполезно, а вот демон, пакость этакая, наверняка меня слышит.

– И его трогать нельзя. Если тронешь, то я… я сама тебя папочке отнесу. А там уж мучайся.

Так себе угроза, но демон поверил.

И крысы улеглись.

Относительно.

– Знаешь, – Эль как-то поежился. – Я его слышу и… ему больно?

Больно.

Он ведь тоже живой. В некотором роде. И демон. А что злой… так демон, да и мне отрезанная рука, если подумать, доброты не прибавила бы.

– Мы заключим сделку, – Эль спустился.

И остановился перед толстым крысюком, шерсть которого была благородно-седа, а на морде застыло выражение легкой брезгливости.

– И откроем врата, – это признание далось мужу не без труда. – Ты заберешь то, что принадлежит тебе, и покинешь мир.

Гнев.

И обида.

Жалоба? Крысюк запищал тонко, нервно, шерсть его поднялась дыбом.

– Те, кто сделал это с тобой, – я присела на корточки. Странно разговаривать с крысой, с другой стороны не менее странно кормить лича капустой. – Давно уже мертвы. А мстить нынешним, которые толком не понимают, что творят, глупо.

Нет, я не называю демона глупцом.

Кто я такая?

Я просто…

– Ты уйдешь, – с нажимом повторил Эль. – И никаких разрушений.

Крысюк повернулся задом.