Ювелир. Тень Серафима

Наконец, подъем был окончен. Карл замер на последней ступени, сверху вниз глядя на ассиметричные изломы длинной винтовой лестницы, откровенно упиваясь открывавшимся дивным видом. Глаз отдыхал, внимая красоте, по которой истосковался за годы созерцания унылых стен темницы. Архитектурная конструкция казалась совсем невесомой, словно вихрь, застывший в полете. Было в этом что-то завораживающее - смотреть вниз, бесконечно, до головокружения, до погружения в гипнотический транс. Под таким углом зрения белоснежная лестница с ажурными алыми перилами напоминала изысканную розу, раскрывшуюся навстречу солнечным лучам. Не только интересно, но и очень практично: винтовые лестницы позволяли значительно экономить пространство и сооружать высокие узкие башни, которыми славился Магистериум.

Где-то глубоко в груди заныли давно не поющие струны. Оборотня охватило необычное чувство, подобное тому, когда тревожит старая рана. В огромном помещении Магистериума, со всеми его просторными коридорами и высокими потолками, будто стало нечем дышать. Острое, щемящее желание вернуться в прошлое, вернуть какие-то его простые радости заставило навернуться слёзы на сухих от бессонницы глазах. Вернуть безвозвратно ушедших людей, потерянное ощущение внутренней целостности, возвратить саму атмосферу тех лет... если бы только это было возможно.

Волк сгорбился и отступил от перил, избегая опасной и в то же время манящей высоты. Покачнувшись, прижался к прохладной стене, давая волю тоскливым переживаниям. Не думал он, что возвращение окажется столь болезненным, почти невыносимым. Так долго запрещал он себе надежды и право на память, избегая безумия, и вот теперь... Безудержно, мучительно хлынули воспоминания, сметая на своем пути серые стены запретов и ужас безвременья, горечь безликих лет заключения.

Это была ностальгия. Страшное чувство, когда вчера кажется лучше, чем сегодня или даже завтра. Когда в языке остается только прошедшее время.

...Все они когда-то учились здесь вместе: он, Мелтон, инфант Эдуард. Ну и, конечно же, несравненная Лидия. Всех четверых связывали странные чувства, которые для простоты можно было назвать дружбой, хотя была в них изрядная примесь и ревности, и соперничества. Все они были умны и талантливы, но больше всех, конечно, блистал Мелтон. Уже во время обучения друг проявлял пытливый интерес к фундаментальным наукам и вскоре после выпуска стал молодым и перспективным профессором. Он получил в управление кафедру точных наук, хотя сфера исследований ученого была обширна и часто распространялась на науки естественные и даже гуманитарные. Впоследствии новаторские теоретические разработки Мелтона успешно применялись практически во многих областях науки и техники, пусть и не сразу находились возможности для их воплощения в жизнь. Без преувеличения можно было сказать: профессор Мелтон - гений, намного опередивший своё время.

Взяв себя в руки, Карл глубоко вздохнул и усилием воли одолел этот отчаянный сентиментальный приступ. Распрямившись, волк медленно пошел по направлению к главному приемному покою. За прошедшие годы он сильно изголодался по эмоциям, но это не повод, чтобы бросаться с головой в омут памяти. Тоска по прошлому - опасное чувство. Это для простых смертных дорога в былое закрыта, а оборотням всегда есть куда возвращаться. Однако, увлекшись, можно остаться в обратном мире навсегда, бесплотной тенью, тревожными снами живых. Так пусть же чувство утраты будет похоже не на нытье затянувшейся раны, а на фантомные боли в отрубленной руке. Это избавит от ложных надежд, излишних иллюзий и соблазнов.

Итак, он на месте. Не давая себе времени на сомнения и раздумья, оборотень быстро дернул кольцо дверного молотка. Гулкий металлический звук громом раскатился в тишине спящего здания, информируя хозяина о нежданном посетителе. За дверью раздались неспешные, размеренные стариковские шаги. Карл невольно задержал дыхание.

С большим трудом узнал маг человека, открывшего ему дверь. Даже в этот поздний час тот был одет в длиннополую профессорскую мантию и, похоже, еще не завершал работы: помещение за его спиной было хорошо освещено старомодными масляными лампами. Запах давно горящего масла мешался с приторным ароматом углей жаровен, делая воздух в кабинете тяжеловесным. На матовой поверхности стола посверкивали хромированные подставки для перьев и чернильницы с тушью разных цветов, в творческом беспорядке лежали груды исписанной, исчерканной и, наконец, изорванной бумаги. Густо украшавшие её графики, формулы и сложные математические выкладки привели бы в восторг знатока и в священный ужас - непосвященного.