В УПК и УК сказано, что такое справедливое наказание, но у нас иногда согласно некоей сложившейся тенденции по одним составам преступлений назначают условное наказание, по другим – не условное. В общем, слава богу, признали, что нельзя детей сажать в тюрьму – оттуда выходят настоящие преступники, даже если это места лишения свободы, отделенные от взрослых. Но проблема в том, что, скажем, по Московской области уровень рецидивов преступлений крайне высок. Если несовершеннолетнего наказывают условно, как вы же справедливо говорили, он зачастую не воспринимает это как наказание. На самом деле, с ним необходимо работать. Почему мы говорим, что недостаточно одной специализации судей, хотя это важный момент, нужен еще специалист по социальной работе, причем не просто социальный работник, у которого уровень несколько иной, квалификация другая. Это должен быть специалист, который сможет еще и в суде работать, который будет понимать свою особую процессуальную роль и много чего другого. Судья может частными определениями кого-то обязать предпринять какие-то шаги, потому что частное определение суда до сих пор имеет определенное значение, по крайней мере за пределами Москвы. Я знаю, что у нас многие областные уголовно-исполнительные инспекции не могут найти работу для преступников, но когда приходит частное определение, все же стараются это сделать, потому что им надо как-то ответить на него. Ребенка нельзя оставлять в такой ситуации, он должен попасть в хорошие руки – может быть, в церковь, в центр какой-то соответствующий. Главное, его надо вырвать из вредной среды, дать ему другое видение, другие возможности, другой опыт, в конечном счете.
Е.М. Тимошина:
А что мешает это сделать в рамках национальной системы защиты прав детей, без создания ювенальных судов?
А.С. Автономов:
Да ради бога, пожалуйста. Комиссия по делам несовершеннолетних тоже говорила о ювенальной юстиции, я не вижу здесь никакой разницы. Беда в том, что пока усилия разрозненны. Пока нет специалистов по социальной работе, которые понимают роль суда. Я сталкивался с педагогами, которых приглашают на допросы, в соответствии с УПК, но не все понимают, в чем суть дела и чем все может закончиться. Это должен быть специалист. Специалист по социальной работе должен корректировать свои действия с точки зрения права, а судья – с точки зрения психологии, понимания социальных условий. В этом сложность. Когда-то с этим справлялись – в 1960-е гг., но была несколько иная система: сказано – сделано, было много формализма, много другого, но, по крайней мере, никого не оставляли без внимания. А сейчас иная ситуация: несовершеннолетнего выпустили, дали ему решение, дали приговор суда, и – свободен! Только отмечайся в уголовно-исполнительной инспекции, и все. Но этого явно недостаточно!
Вопрос (М.В. Деева):
Меня интересуют два момента. Первое: что должно быть приоритетом – права ребенка или права родителей в случае конфликта этих прав?
Второе. Е.М. Тимошина говорила о том, что ювенальная юстиция очень плохо себя зарекомендовала в западных странах. Если не приводить в пример Японию, Алексей Станиславович, именно в отношении западных стран – согласны вы с этим или нет?
Короткий вопрос к Елене Михайловне: вы сказали, что 5 208 детей пострадали от семейного насилия в своих семьях. Есть ли какие-нибудь данные о том, были это приемные семьи или родные? Я знаю, что такие исследования проводились в западных странах, а есть ли у нас подобные исследования, подобные данные?
Ответ (А.С. Автономов):