Южане куртуазнее северян

Да, кажется, я здорово попался, — тоскливо подумал Кретьен, прижатый спиною к стенке, одной рукой прикрывая голову, а другой почти что инстинктивно пытаясь отвечать на удары. Как ни странно, особой ненависти ни к южанам вообще, ни даже к этим конкретным он все равно не испытывал — они вполне могли бы с таким же успехом оказаться уроженцами хоть Франции, хоть Арморики, хоть самой Шампани, а на Кретьеновом месте — бедняга-провансалец, или немец, или кто угодно, чья физиономия в данный момент ребятам не понравилась… Он не размышлял, он просто отбивался как мог, но вскоре все стало очень плохо. Довольно удачный удар по одному из нападающих, маленькому человечку, тому самому, который пел, неожиданно для Кретьена прошел — и это была напрасная победа. Следующим аккордом боя был удар по ногам, да еще кто-то помог падать, добравшись до слишком длинных, непрактично свисающих по сторонам лица волос — и Кретьен оказался на земле, что нежданно пробудило в нем какие-то жутчайшие, долго затираемые воспоминания. Кабатчик вышел наружу посмотреть, что там творится — оказалось, ничего особенного: школяры дерутся. Он вернулся обратно и прикрыл за собою дверь, и кто сам без греха — пусть тот и бросит в него камень…

…Потом положение дел изменилось, и произошло это неведомым для Кретьена образом. Только что все было совсем скверно, и он ясно видел разношенный тупоносый башмак, направленный ему снизу в лицо — но башмак вдруг куда-то подевался, и хотя битва, судя по звукам, несомненно продолжалась, однако через некоторое время он понял, что его больше не бьют. Тогда Кретьен (стоявший, кстати сказать, на четвереньках — на полдороге в очередной попытке подняться) осторожно поднял голову, которую подобно черепахе почти что втянул в плечи во избежание лишенья оной; врагов его почему-то не было рядом. То есть наблюдался один, но уже довольно далеко, и тот направлялся по своим делам — причем довольно быстро. А над Кретьеном возвышался некто, снизу казавшийся в черной одежде огромным, словно темная скала… И этот кто-то протягивал ему руку сверху вниз, и с руки на землю капала кровь.

— Вставай, — коротко сказал — приказал? — нежданный спаситель, и Кретьен от удивления поскользнулся на четвереньках и едва не упал обратно ничком — так силен был его окситанский акцент, такой же точно, как у тех, что нападали.

— Ну, вставай же. Можешь?

— Могу, — язык услужливо ответил без помощи мозгов, и Кретьен схватился за протянутую руку — не успев обдумать и понять как следует, стоит или нет это делать. Раньше, чем он пришел к какому-либо решению, сильный рывок уже поставил его на ноги; ладонь помощника была липкой от крови.

— У тебя рука…

— Не мое, — коротко отозвался тот, резко отнимая руку — так что Кретьен едва не упал обратно. Спаситель снова подхватил его, немногословно ругнувшись; только тогда Кретьен и спросил — и хотя вопрос его казался до крайности неуместным, немногословный здоровенный герой ничуть не удивился и ответил сразу, несмотря на то, что дышал все еще тяжеловато, как после быстрого бега.

— Ты что… южанин?.. А чего же ты тогда…

— Ну, южанин. А что ж, по-твоему, южане все… Хм.

— Это…ну… Спасибо.

— А, пустое. Нельзя же, когда так. Шестеро на одного.

Помолчали. Кретьен, привалившись к наикуртуазнейшему из южан, пытался сообразить, что у него и где болит. Пока казалось, что болит все — но это временное явление, а серьезных повреждений, кажется, нет — тело, к которому он прислушивался, самое большое что выдавало — это тревожные сигналы из затылка и еще над ухом, тем местом, которым его с размаху приложили о косяк. Шишка будет… И болеть будет. Может, долго. Может, даже с месяц.

— Ты как?

— Я… как-то.

— Кровь утри.

Кровь действительно была — но пустячная, из разбитой губы. Зубы все целы, и отлично, а то, что красоту немножко попортили — так он же не Ростан, ему на свидания не бегать… Кретьен облизал губы — кровь на вкус соленая; жаль, утереться нечем.

— Пошли в кабак, умоешься.

— Н-нет… спасибо.

Такая глупость — он же еще даже лица своего спасителя не разглядел толком! Так, черный человек против света… Теперь наконец Кретьен взглянул ему в лицо — ощущение, что где-то видел; взгляд напоролся на взгляд — непроницаемый, серый, спокойный. Похоже, лихая битва оставила обладателя этого взгляда совершенно бесстрастным. Мне бы так.

— Тогда обопрись на меня, провожу. Где живешь-то?

— Н-не надо… Я дойду.

— Где живешь?

— Я… в порядке. Спасибо, — (сплюнул кровь).

— Где. Ты. Живешь?

— Я… тут, неподалеку. На улице Гарланд. Ой, то есть нет, Фуар.

— Пошли… Тебя под руки взять или просто обопрешься?..

…А кровь на руке нежданного защитника была не только чужая. С крепко разбитых суставов капала и капала красная водичка; заметив это, черный спаситель поморщился и украдкой обтер костяшки пальцев о штаны.

И только на полпути под неожиданно проглянувшим сквозь пелену нежных воскресных облаков мартовским стеснительным солнцем Кретьен понял, что же тут не так. Он не спросил имени человека, крепкой рукой поддерживающего его под мышки. Как и не назвал ему своего.