Южане куртуазнее северян

— Но, э… — Кретьен попытался что-то вставить, но учтивый старик, бывший, кстати, его слегка пониже ростом, но схожего телосложения, не дал ему говорить:

— Друг мой, о знакомстве с вами я думал многие годы. И надеюсь, вы из ложной скромности не будете отрицать, что сегодня сражались не своим оружием. Любовные песни — это не то, чем вы сильны, ваш домен — поле романов и жест, но как всякий честный рыцарь, вы бились по правилам, назначенным распорядителем турнира. Потому не обижайте меня отказом — прошу вас разделить награду и почести со мною пополам.

— Эн Бернар, — улыбнулся раскрасневшийся Кретьен, невольно поддаваясь обаянию трубадура — обаянию его бледно-голубых, совсем светлых, будто бы выцветших, как небо в жару, глаз. — Эн Бернар, послушайте, как вы намерены делить на двоих один-единственный кубок? Неужели работу столь искусного эмальера мы с вами посмеем разбить? Нет, лучше пусть будет так, как решил суд госпожи нашей…

— Тогда мы поступим иначе, — не отступил южанин, не обращая внимания на улыбки и смех. — Отдадим этот подарок одной из дам, освещающих этот замок своей красотою, и предмет спора найдет себе достойного обладателя!..

— Помедлите, господа мои, — голос Алиеноры вмешался неожиданно и очень громко. Она уже стояла совсем рядом, возле стола, но взгляд ее был направлен ни на одного из спорящих победителей. На кого-то совсем постороннего и очень маленького. — Прежде чем вы изберете себе достойную даму, я хотела бы, чтобы все присутствующие в замке донны собрались в этом зале. Мессир Гийом, если вы позволите…

И, протянув узкую руку, она одним движением сдернула шапочку с головы Кретьенова жонглера. Мари, пылая от смущения или же от моментально обратившегося к ней всеобщего вниманья, шагнула через скамью и обняла свою смеющуюся мать, пряча лицо у нее на плече и в собственных рассыпавшихся волосах.

— Что же, матушка… А разве я была столь дурным юношей, что тебе понадобилось сделать из меня еще одну даму?..

Но, когда юная графиня Шампанская, облаченная в Кретьеново сюрко, наконец обернулась к гостям, чтобы поприветствовать их, уже как дочь владелицы замка, ей пришлось еще раз отвлечь свое внимание. На двух коленопреклоненных мужчин, которые протягивали ей снизу вверх драгоценный приз за состязание, соединив руки на его высокой золотой ножке.

…Чрезвычайно славным человеком оказался Бернар де Вентадорн!.. Алиенора наконец завладела своей дочерью безраздельно — дочерью, узнанной еще вчера, узнанной с первого взгляда; и теперь обе дамы — Мари, правда, ненадолго удалялась, чтобы переоблачиться в женскую одежду — восседали во главе стола, толкуя о новостях. Третьей в их компании стала кузина Изабель, очень красивая черненькая девица со смуглым румянцем на щеках. А Кретьен с Бернаром тем временем замечательно напивались вдвоем, утоляя духовную жажду наряду с физической. Правда, слегка опьянев, вентадорнский поэт позабыл весь свой небогатый запас французских слов, но Кретьену не составило труда перейти на окситанский; после многоязычного Парижа он мог общаться на этом языке, как на своем родном. Раскрасневшись, обладатель «свободного и доброго сердца» заявил Кретьену, что он, Кретьен — «лучшее в смысле поэзии, что есть на севере». И пока трувор размышлял, восхваление это ему либо же хула северу, Бернар успел признаться, что устал от южного соперничества, как от горба за плечами, и по такому поводу безмерно рад видеть поэта, который пришел не столько состязаться, сколько стихи послушать. «Поэты, они ревнивый народ — они редко стихи любят… Кроме разве что своих собственных, мессен», — горестно сообщил певец любви, и Кретьен, опираясь, и сам во хмелю, на крепкое Бернарово плечо, радостно размышлял, что — вот надо же! — этому милейшему человеку он в детстве едва ли не поклонялся, как недоступному величию. Надо же, как все меняется… И ведь всегда — к лучшему…

Собственно говоря, именно Бернар из Вентадорна, благородный человек неблагородного происхождения, и сказал ему новость — что вскорости на юге ожидается еще одно интереснейшее действо из тех, что случаются раз в сто лет; в замке Ломбер не далее чем на Пятидесятницу объявлен диспут — католическое священство юга поведет публичный богословский диспут с так называемыми еретиками, с Чистыми, чья церковь на Юге пользуется большим почетом, и недаром. Диспут открыт для всех желающих, и только последний глупец такое зрелище пропустит, тем более что добрый граф наш Раймон непременно обещался быть — если сможет, а тако же и многие другие знатные и просвещенные люди со всей округи съедутся, чего и вам, друг мой, от чистого сердца желаю.

Как-как город называется? Ах, Ломбер. Ломбер, чтобы мне провалиться!.. Но ведь я здесь не ради себя, и я здесь не один. Я сопровождаю даму, супругу своего сеньора. И только если она согласится предпринять такую поездку в целях развлечения и обретения новой мудрости…