Южане куртуазнее северян

Бросив коня на сонного Аймона, торопливо подвязывавшего спадающие полотняные штаны, Анри зашел на псарню — оставить собак. Псарь, которого уже предупредили о графском прибытии («Мессир Анри приехал… Злющий, как черт, глаза набекрень, — загулял, что ли… Беги скорей, а то как бы беды не случилось…»), был на месте; еще не отошедшие от страха собаки принялись ластиться к нему, как к родной матери, ища утешенья и защиты от страшного хозяина. Не сразу разобравшись в мельканье гладких спин, что число их изменилось, псарь так и замер от короткой фразы, брошенной уходящим господином:

— А белого я зарубил. Да, любимого своего.

Дверь псарни тяжело ухнула за его спиной. Псарь истово перекрестился. Белая сука повизгивала, тыкаясь мордой ему в колени.

Анри даже не стал переодеваться или хотя бы снимать пояс с мечом — сразу пошел к Кретьену. Пошел, чтобы задать вопрос и получить ответ. Но комната его, находящаяся рядом с опочивальней смого Анри, оказалась темной и пустой. Она никогда не запиралась, хотя у Кретьена имелся от нее ключ; не закрывался он никогда и изнутри — красть было тут нечего, слуги просто так к нему не заглядывали, а Анри не входил без стука — кроме того, Кретьен хотел видеть друга в любое время суток.

Анри, вломившийся на этот раз, забыв постучать, не сразу понял, что искомого человека тут нет. Наткнувшись в темноте на твердый угол сундука, Анри чертыхнулся и громко позвал Кретьена, но в ответ отозвалось молчание. Наощупь добравшись до кровати, застеленной лохматой серой шкурой, он ощупал ее, пустую и холодную, и молча пошел прочь. В сердце его начинало твориться что-то очень нехорошее.

Как начиналась эта потешная песенка? Муж уехал на охоту, ночь темна и холодна… Ведь замерзну я одна… Стукни дважды, друг любезный, и я дверку отворю… Муж уехал на охоту…

Анри поспешил на женскую половину замка. Встреться с ним сейчас какое-нибудь фамильное привидение в темном уголке, оно бы со страху стало заикой. Если привидения, конечно, заикаются.

Поднимаясь в спальню жены, он наткнулся на ее служанку Анет, спешившую по лестнице со свечкой в одной руке и с тазиком воды под мышкой. Она в темноте не сразу узнала графа, а когда разглядела перекошенное лицо, тихо взвизгнула. Золотистая щетина торчала на подбородке Анри (за неделю ни разу не побрился, забыл), как иглы ежа.

— Молчи, дуреха, это я, — выдохнул Анри в перепуганное личико, но служанка продолжала жаться к стене. — Ну, что уставилась… Где госпожа? У себя?

Девушка быстро закивала. В первый миг ей показалось, что граф Анри сейчас ее схватит и убьет, а может, и еще что сделает с беззащитной, и она еще не успела оправиться от этого впечатления. Чувства ее к прекрасному графу, зародившиеся три года назад, когда она вместе с госпожой прибыла из Франции в его замок, описывались двумя словами: боязнь и влюбленность. Сейчас первое явно преобладало.

— А… мессир Кретьен? У нее?..

Служанка кивнула еще раз. Ее трясло — на этот раз от возбуждения. Ой, что делается-то! Рассказов на неделю хватит! Главное — ничего не упустить, все увидеть первой…

Как многие юные сплетницы в замке, она считала Мари и Кретьена тайными любовниками — впрочем, чего только не бывает, по ее семнадцатилетнему разумению весь мир был исполнен любовных тайн… Вот только бедного мессира Анри жаль, он такой красивый и храбрый, и иногда смотрит на нее так особенно

… Бедная Анет не знала, что подобными же особенными взглядами граф с похмелья мог одарить и конюха, а насчет ее имени никогда не имел твердой уверенности, пребывая в блаженном заблуждении, что ее зовут Катрин. Впрочем, мессир Кретьен тоже такой интересный!

Про него говорят, что он простолюдин и незаконный сын… кого-то… кажется, прежнего графа. Или самого короля?.. Это так романтично!.. Только он ни на кого не смотрит, кроме госпожи. Увы, увы.

Граф Анри отодвинул Анет с дороги, как ненужный предмет мебели, и рванулся вверх по лестнице.

…Дверь в спальню Мари была приоткрыта. Из щели падала полоска желтого света. Почему не заперта дверь?.. Потому что муж уехал на охоту. Ночь темна и холодна. Потому что муж уехал, а остальные знают все и так.

Из-за толстой дубовой, плохо прикрытой двери донеслись приглушенные голоса.

— Ну, моя госпожа… Уже поздно, вам спать пора. Не пойти ли мне к себе, как вы думаете?..

— Подождите еще, мессир Наив. Пожалуйста… Я хочу еще… Хотя бы совсем немного.

— Разве я могу отказать даме, моя госпожа… Если вам так угодно…

Туман ярости застлал Анри глаза, и сердце загрохотало где-то в горле. Он рванул дверь на себя, задыхаясь и правой рукой нашаривая на боку рукоять.