Южаночка

Слово за словом ложились, строка за строкой… Рука генерала Мансурова бегала по бумаге, а сердце то сладко билось надеждой, то снова замирало тоской в груди…

Пришлет ли ему свое позволение Агния Петровна, отдаст ли на его руки Ину или же найдет невозможным исполнить его просьбу. Эта мысль всячески мучила его и закончив свое длинное письмо, Аркадий Павлович еще долго сидел в глубокой задумчивости у стола, размышляя о своем поступке.

Глава XVII Подвиг

— Какая прелесть!

Южаночка стояла посреди широкой аллеи, по обе стороны которой возвышались белые рыхлые сугробы только что наметенного за последние сутки снега. В большом институтском саду царевна зима, очевидно, праздновала свою юность. Пышные, белые, сверкающие на солнце миллиардами искр белых, синих, и желтых играли снега… Красиво толпились над ними запушенные блестящим инеем деревья, точно выстроенные на придворном балу маркизы в пудреных париках… Небо казалось серовато синим, точно далекое северное озеро в студеную пору… Голодные вороны с протяжным карканьем метались по саду. Тут и там на вершине старых исполинов-деревьев чернели их гнезда, безобразные как чьи-то всклокоченные головы, торчавшие на ветках… Кое-где, быстрой торопливой походкой пробегала кошка, исхудалая, голодная, тощая как скелет, в чаянии сладкой надежды поживиться на счет зазевавшегося ненароком, злосчастного воробья.

А кругом сверкала, сияла и радовалась белая сказка, сказка холодной, ледяной царевны, сказка красавицы зимы, только что разыгравшейся в эту пору. Как зачарованная стояла среди сада Южаночка, восторженными глазами впиваясь в незнакомую ей еще декабрьскую картину.

— Какая прелесть! Какая прелесть! — шептала она.

Действительно, — прелесть, действительно — красота! Ей, выросшей на далеком, знойном юге, ей баюкаемой в детстве шепотом морского прибоя, ей не приходилось еще видеть этой белой, чистой, сверкающей и победной власти русской чаровницы зимы.

И она жадно вглядывалась в чудесную картину, удивленно хлопая черными ресницами и глотала студеный воздух и белую пыль, и ясным взором охватывая всю эту непривычную ей красоту завороженную волшебником-морозом.

Бац! Что-то влажное, мокрое и мягкое ударило ее в открытый от изумления ротик, и в тот же миг звонкий веселый смех послышался за ней.

— Ха, ха, ха, ха! Аршин проглотила! Стоит как вкопанная и зевает по сторонам. Берегись!

И новый комок пушистого ласкового снега залепляет восторженно-удивленное Инино лицо.

— Гаврик! Ты! Погоди ж ты у меня, разбойница!

Еще миг и подобрав тяжелую безобразную «клоку»,[15] Южаночка летит как стрела, пущенная из лука, в погоню за шалуньей.

Гаврик мчится не тише. Трудно догнать! Даня та уже давно отстала… Она не может бегать слишком скоро, у нее отдышка.

— Гаврик! Гаврик! Стой!

В минуту поймана Гаврик и, она и Южаночка с визгом и хохотом валятся в пушистый, невысокий молодой сугроб.

— Mesdames! Mesdames! Бегите скорее к желтой беседке… Там голубок замерзает… Наши все собрались, скорее, скорее! — роняет на ходу, поравнявшись с борющимися Жемчуженка и вихрем проносится дальше.

— Голубь замерзает! Скорее! Скорее к желтой беседке! Раз! Два! Три!

Гаврик, Южаночка и Даня мчатся теперь, взявшись за руки, с гиканьем и притопыванием, точно заправская тройка. На задней аллее темнеет густая толпа институток. Мелькают клоки, зеленые подолы платьев из под них, «своих» и «чужих» девочек… Все нерешительно топчутся на одном месте. Слышатся жалостные возгласы, вздохи…

— Бедняжечка! Верно он уже мертв!

— Замерз! Конечно! Замерз! И говорить не о чем! Погиб!

— О, бедный, бедный голубчик… А может быть он еще дышит, его можно спасти!

— Mesdames! Кто решится пробежать по сугробу и спасти замерзшего голубка!

— Или хоть просто-напросто убедиться жив он или умер?

Голоса институток звенят затаенным волнением. Точно порванные струны инструмента дрожат в них… Кто решится? Кто полезет в сугроб, глубокий сугроб, доходящий даже самым высоким до колена?

Гаврик, Ина и Щучка подбегают к группе как раз в это самое мгновенье.

— Что за народ собрался! — скалит свои щучьи зубы Даня и смеется во весь рот.

— Верховская! Идол бесчувственный! Нашла время хохотать! Тут, живое существо умерло, а она хохочет, — упрекает девочку чей-то сердитый голос.

— А может быть еще он живой, душки, — выражает свою мысль Гаврик.

— Надо узнать! — подхватывает Южаночка, и прежде чем подруги и «чужеземки» успевают остановить ее…

Она уже в сугробе…

Раз! — Провалилась чуть до пояса, — два — еще! Три! Вот так скачка! Точно заяц по снегу! Левой, правой! Левой! Правой. Раз! Два! Раз! Два! Ловко! Ина фыркает от удовольствия и весело заливчато смеется…

По аллее бегает Маша Ланская и кудахчет как курица, потерявшая цыпленка.

— Палтова, вернись! Ей Богу же, вернись! Фальк наябедничает! Фальк где-то близко!