Я ненадолго заглядываю в университетский Стелленбош, а затем отправляюсь исследовать фруктовую страну, расположенную в Дракенштейнской долине и Паарле; провожу незабываемый день в Цересе, после чего осматриваю Тулбах и держу путь в Пикетберг; здесь я знакомлюсь с семьей, которая уже на протяжении восьмидесяти лет живет в горах.
В какой-то момент капский ветер стих, и установились жаркие ноябрьские деньки. Столовая бухта превратилась в спокойное озеро, а далекие вершины гор четкими фиолетово-голубыми контурами выделялись на фоне неба.
Весенние первоцветы начали постепенно исчезать со склонов холмов, зато в кейптаунских садах наступила пора буйного цветения. Европа и Африка счастливо уживались на ухоженных клумбах: рядом с штокрозами и георгинами там красовались бугенвиллеи и гибискусы. Все водоемы, включая придорожные лужи, покрылись желтыми и белыми лилиями.
Между тем, дело двигалось к Рождеству, и, выйдя на Эддерли-стрит, я убедился: традиции, зародившиеся в холодном климате Северного полушария, неукоснительно соблюдаются и здесь, в Южной Африке. Странно было наблюдать, как посреди этой цветочной круговерти на витринах магазинов вырастают крошечные сугробы из ватного снега. Там же стоял Рождественский Дед в тяжелой малиновой шубе с опушкой, а рядом с ним, как полагается, запряженный в санки северный олень. И все это было густо затянуто мишурной изморозью, ослепительно блестевшей на жарком южноафриканском солнце.
Стояло ясное солнечное утро. На выезде из Кейптауна я обратил внимание на пологие зеленые холмы, которые вполне могли бы стоять где-нибудь в Саут-Даунс. Это сходство с Сассексом настолько завораживало, что мне казалось: вот сейчас сверну за угол и увижу «Уилмингтонского человека» во всей его красе. Затем наваждение рассеялось. Впереди обозначились зазубренные контуры гор — темно-голубые, будто выкрашенные берлинской лазурью. Между ними пролегла Дракенштейнская долина.
Первым местом, куда я приехал, оказался маленький очаровательный Стелленбош. В эти утренние часы городок был заполнен велосипедами. Со всех сторон раздавались мелодичные звонки: молодые люди и девушки, все с книжками и конспектами под мышками, торопились на лекции. Я вполне понимаю этих ребят. Им было куда спешить — впереди их ждали богатство и слава. Мне подумалось: какой прелестный городок! Здесь все так или иначе связно с университетом. Учебные корпуса расползлись по всему Стелленбошу и его окраинам. Современные светлые здания соединяются между собой тенистыми дубовыми аллеями, вполне заменяющими крытые аркады. А благодарить за это следует губернатора Симона ван дер Стела, который в свое время позаботился насадить дубовые саженцы. В результате сегодня, по истечении двух с половиной столетий, улицы Стелленбоша превратились в широкие зеленые туннели, в тени которых прячутся белые домики. Река Эрсте весело несет свои воды меж каменных берегов, навевая воспоминания о голландских каналах.
После Кейптауна Стелленбош — второй по древности город в Южной Африке. На протяжении долгих двадцати шести лет голландские переселенцы не решались покинуть Капское побережье. Время от времени они совершали вылазки «во внутренние области», но жить продолжали поблизости от форта — в пределах слышимости друг от друга (или, уж наверняка, в пределах оружейного выстрела). Оно и понятно: обстановка в те дни не способствовала рассредоточению. По ночам вокруг бродили львы и «тигры» (как колонисты называли леопардов). Но куда хуже диких зверей были кочующие орды готтентотов, а еще дальше, на холмах, жили грозные бушмены. Однако Симон ван дер Стел, величайший из всех голландских губернаторов Капа, в 1679 году размышлял над судьбами своего маленького королевства и пришел к мудрому и дальновидному решению: для белого человека наконец-то настало время оторваться от Столовой бухты и сделать первый шаг в глубь африканского континента.