Южная Африка. Прогулки на краю света

По улице брела странная старуха с маленьким темным лицом — сморщенным и обожженным, точно плод мушмулы. Поравнявшись с гостиничной верандой, она остановилась и без всякого смущения стала меня разглядывать. Кофейного цвета обезьянье личико казалось печальным, в карих глазах светился простодушный детский интерес. Старуха была обряжена в невообразимые лохмотья и с ног до головы покрыта толстым слоем пыли. Проволочные браслеты на ее тонких, ссохшихся руках приводили на память ювелирные украшения египетских мумий. Чертами лица старуха сильно отличалась от прочих цветных обитателей Свеллендама, и я подумал, что, должно быть, в ее жилах течет кровь готтентотов. Насмотревшись вдоволь на мою скромную персону, старуха взмахнула маленькой коричневой рукой, отгоняя надоедливую муху, и засеменила прочь.

К этому моменту на веранде появился и хозяин гостиницы. Он подтвердил правильность моей догадки: старуха действительно принадлежала к потомкам готтентотского племени хессеква, которых еще можно встретить в окрестностях Свеллендама. Обитают здесь и выходцы из бушменов, я сам заметил двух желтолицых женщин с высокими монголоидными скулами и необычно маленькими ступнями и кистями рук.

Я решил осмотреть местное здание суда (или Дростди), которое некогда служило резиденцией свеллендамскому магистрату, а также местом приема всех высокопоставленных гостей. Это чудесное старое здание в капско-голландском стиле — беленые стены, окна восемнадцатого века и длинная, увитая плющом веранда.

Здесь хранилась замечательная коллекция всевозможных предметов старины. В темноватой комнате с высокими потолками — где некогда вершились судьбы приграничья — я увидел застекленные шкафы, в которых стояли молочные бидоны, старинные чайники, кофейники, ножи и ложки. И хотя умом я понимал, что вещам этим от силы два столетия, тем не менее они производили сильное впечатление. Ах, как растрогались бы пожилые фермеры, если б они пришли сюда и увидели древние бабушкины спицы и потертый нож оома Яна! Все эти незатейливые предметы бережно сохраняются для потомков.

Фермерам в то время приходилось несладко. Как мужчины, так и женщины вели суровую, полную лишений жизнь. Здешние экспонаты, вероятно, собраны по самым преуспевающим из окрестных хозяйств. Ибо те фермеры, что победнее, обходились без подобных предметов роскоши. Нередко единственное, что оставалось после них, — это старое ружье да видавший виды вагон. Требовалось обладать отважным и несгибаемым характером, чтобы на протяжении десятилетий вести столь скудное и безрадостное существование. Не думаю, чтобы потомки старых буров по доброй воле согласились бы занять их место в наши дни.

Время от времени сюда наезжали служащие Компании, желавшие прикупить скот. Тогда в мозолистые руки фермера переходил десяток-другой драгоценных риксдалеров, которые незамедлительно упрятывались в семейный кист. И лишь раз или два в году, когда фермерская жена везла на продажу соль, масло и мыло — в этот самый исключительный и волнующий миг денежки снова выныривали на свет. Их доставали из сундука, но лишь для того, чтобы обменять на кейптаунском рынке на предметы первой необходимости — чай, кофе, сахар, табак, одежду и патроны для ружья. Между прочим, ассортимент покупок в точности совпадает с тем, что приобретали американские поселенцы в обмен на свой скот, зерно и шкуры.

Больше всего меня позабавил один экспонат. Он представлял собой палку в восемь футов длиной, к концу которой была прикреплена сума для сбора пожертвований. Да не просто сума, а в комплекте с колокольчиком — для того, чтобы будить прихожан, заснувших во время проповеди. Подобное приспособление могло появиться лишь в кальвинистских странах, где молитвенные собрания обычно проводились на свежем воздухе и длились не один час. В Америке пуритане тоже использовали нечто подобное, только они не догадались к «палке-будилке» прикрепить суму для подношений. В американском варианте один конец палки увенчивался заячьей лапкой, а к другому привязывался все тот же медный колокольчик. В каждой общине существовал специальный десятинник (нечто вроде старосты: он собирал десятину и следил за соблюдением всех церковных правил). Так вот, во время затянувшейся проповеди этот десятинник зорко приглядывал за разомлевшей паствой. Если замечал, что кто-то из взрослых прихожан клюет носом, он начинал деликатно щекотать его заячьей лапкой (благо, длина палки позволяла дотянуться практически до каждого). Если же подобная беда приключалась с кем-нибудь из мальчишек, тут уж в ход шел звонкий колокольчик.

Я осмотрел портретную галерею Дростди и отметил мимоходом несколько непреклонных шотландских лиц. Внимание мое привлекла фотография со следующей сопроводительной надписью: «Капитан Бенджамин Муди, 10-й лэрд Мелсетера, что на Оркнейских островах. Родился в 1789 г., умер в 1856 г. в Свеллендаме. Потомок Роберта I Брюса, короля Шотландии (1274–1329), а также семи последующих королей». Ну что за народ эти шотландцы!