Южная Мангазея

— Ничего с ним не случится, не потеряешь, — утробно рассмеялась догадавшаяся обо всём Фуриоза, позвонив узнать, удачно ли были использованы её постельные дензнаки. — Его потерять невозможно, скорее тело потеряешь. Этот клинышек человеков в глине выписал, слабую и сильную половины. Прострочил жилками, за которые наше трепетное сердце по самый кончик его втягивает, вытягивая его у вас, созданий со спокойным сердцем. — Спокойным?! Даже кожа, ступни у Яна стали чувствительнее, саднили, тело податливо обмякло. В сумеречном состоянии, задыхаясь — опустились грудь и мозги — Ян в ужасе ощущал липкую загадочность. Фуриоза, впрочем, вскоре прислала Яну ящичек с пенициллином. Его Ян и проколол себе в попу, оставляя синяки, стерилизуя шприц кипятильником, ближайшие две недели почти не выходя из комнаты даже на пипину кухню. За это время там происходили перемены. Серенадные кавалеры один за другим были вытеснены хриплым туберкулёзником с цементного завода. Он приходил ночью, кашлял цементом, матерился, а перед уходом на смену выходил на балкон плевать на прохожих. Вечерами Пипа прислушивалась к лифту в раздолбанной прихожей, была бита и, распластанная прямо на полу, плакала. Ян стоял у своей комнатной двери, за которой локтями и коленями по полу стучала плачущая Пипы, и думал, куда же делось его рыцарство. Ведь он же был рыцарем в Южной Мангазее. С каждым днём Пипа бледнела и худела. До сих пор она жила припеваючи передком, а не задком, который цементник усердно накачивал цементом. Забыв про былые церемонии, она пожаловалась Яну на рвоту, она не может кушать, сходить в туалет, потому что цементник замуровал её сзади. Ей что-то ударило в голову. Пипа размазывала по голому телу румяна и губную помаду, говорила что это цирковое трико, выбегала в таком виде на балкон, раскидывала руки и говорила, что ей не нужно есть и она ждёт гостей, воздушных солнцеедов. Ян вспомнил, что историю про окрашенных людей, питающихся солнечным излучением, он слышал от Робсона в Юмее. Негр рассказывал, что над Москвой живёт племя воздушных канатоходцев, никогда не спускающихся на землю. Это потомки нескольких убежавших от сталинских репрессий. Они живут, занимаются любовью на канатах, протянутых между сталинскими высотками, рожают в метеорологических комнатках в звёздах, установленных на шпилях. Иногда небесные циркачи спускают спасительные ниточки к окнам, за которыми замечают отчаявшихся.

Впрочем, Пипа никак не становилась солнцеедкой. Она видела отброшенные ею тени и чувствовала, что тлеет в свете солнца. Влюблённые в неё небесные канатоходцы безумели в едких тенях, в дыму своей милой и рушились, разрывая небо. Превращали невнятный пейзаж, отходящий к излучине Москва — реки у Коломенского в райский гумус, над которым тлели расплывчатые следы, теплились бледные пятна. "Глазастые должны быть ахиллесовы пятки у влюблённых небожителей, раз их следы прозревают человечьими ликами. Лицами прохожих", подумала Пипа. "И их тоже кто-то окрылённо любит! Обнимает дымные тени трескающимися руками! И тоже рухнет. Моё тело — след безумия, вдавленный в подлунное пространство!". Красна девица села на перила.

— Ян! — вскрикнула Пипа, заметив на кухне студента, сквозь балконную дверь вглядывающегося в намалёванную вокруг её соска ромашку.

— При любом цветке есть своя женщина, — объяснила она жильцу, покачивалась. У неё были очень длинные пятки, которыми она постукивала по балконной решётке. — Женщина это то, что осталось от падшего шестикрылого небожителя. Небесное угодье, как цветок, когда-то очерчивалось кончиками крыльев, — Пипа указала рукой на грудь: — Теперь закопчённых, съёженных в эти бугорки. Другая пара у горбунов встречается, — видел кино "город мастеров"? А от пятого и шестого крыльев — два лепесточка в самом укромном месте, поэтому девственницы летучи.

Яну было не по себе: — Тебе не холодно? — он протянул ей чашку чаю. Пипа вздрогнула и засучила раскрашенными ногами.

— Сделанный чертёж также сплотился до размеров этого цветочка, — она поправила набухший пестик и взяла чашку: — а если я и не сберегу свой цветочек, то хотя бы твёрдая палочка здесь, в карандашном кончике о нём напомнит. — Пипа пригорюнилась: — Кольнёт иногда! Черешок из райского сада.

Ян поднял с пола халат и набросил ей на плечи:

— Это у всех ромашка?

— Нет. Каждый влюблённый видит горний град где хочет и облетает его как хочет, — сонно ответила квартирная хозяйка. Стало заметно, что она очень устала и говорила запинаясь: — Да и крылья у одних мягкие, гладкие, а у других пряные, острые, как гвоздики.