В ужасе французы отступали к нижнему городу Бани. Тут их встретили мы. В жестокой перестрелке лучше вооруженные французы продырявили наших солдат как решето. Тем не менее, наступавшие сверху черногорцы смели иноземцев, и мы схлестнулись в штыковую. Офицерская сабля мне здесь не помогала, какой-то француз так и хотел проткнуть меня и нашпиговать. Черногорец выстрелил ему в голову с расстояния двух метров. Еще секунда — и над моей головой пролетела пуля, видимо, предназначенная мне. Я в отчаянии махал саблей, пока не почувствовал, что движения мои скованы, а из правого бока сочится кровь. Двое черногорцев отнесли меня к ручью, промыли рану и положили на тележку. Через два часа я был у себя дома. Пришедший с депешей от генерала торжественно произнес: «Победа!».
В комнате не хватало воздуха. Открытое окно не помогало. Стояла почти совсем летняя ночь — ни единого шевеления, ни единого дуновения. Звезды блистали на черном небе, ничего более вокруг не было видно. У суторинских городов горели костры сторожевых постов, на самом деле посты стояли в сотне метров от костра на случай начала артиллерийской атаки. Мне стало как-то странно оттого, что я могу сейчас умереть. Не закончив войны, не закончив своего дневника, оставив на родине больного отца, хозяйство, родной Волхов. Изо всех сил я пытался преодолеть ничтожество своего страха, но не мог. Я сел и написал свое завещание.
А теперь скажите, что стоит человеческая жизнь — то, что никто никому не сможет завещать? Хитрые китайцы говорят, что человеческая жизнь стоит ровно столько, сколько счастливых мгновений человек прожил на земле. Неужели все мое детское счастье — это все, что мне отпущено? Хотел бы я понять, куда меня ведет этот странный свет, которому я покорился, пока был в забытьи.
Ах, да. За два дня до боя я зашел в магазин старого рыбака. Хозяин спал, вместо него за прилавком стоял молодой. Я стал осматривать трофеи, добытые рыбаком в море. На самом видном месте висело два акульих зуба. Молодой продавец объяснил мне, что эту акулу убил один очень уважаемый рыбак, когда та пыталась отнять у него улов. Теперь акульи зубы считаются верным знаком счастья и почти все проданы. Остались эти два. «Ну, да», — подумал я, — «Как же. Еще пару таких ты прячешь у себя в ботинке, а еще десяток, держу пари, у тебя в сундучке с золотым замочком. Лишь бы веселее шла торговля». Тут я заметил шевеление в углу — старик проснулся.
— Хотите купить?
— Да, с вашего позволения. Сколько это будет стоить?
— Это уже продано. Это не продается, — еще раз добавил старик.
— Зачем же тогда это висит на прилавке?
— Их купили, но не оплатили.
— Как это?
— Так, офицер. Мы верим нашим людям. Если они сказали, что заплатят, значит так и будет.
— Что за дурь! Бери и уходи! — я так и не понял, как они не бояться воров.
— Таковы здешние законы, — он картинно пожал истощенными и источенными старостью и болезнями плечами.
— Я переплачу, — не унимался я, — Сколько Вам пообещали?
Старик молчал. Я достал кошелек, открыл его попросторнее, и достал первую попавшуюся купюру. Старик строго взглянул на меня и сказал:
— Послушайте, сердечный, вы хотите купить талисман или вы хотите вставить акульи зубы вместо своих?
— Я хочу купить талисман, — процедил я, надеясь, что старик вот-вот сломается и пойдет в чулан за второй парой таких же.
Однако старик не сдавался.
— Я могу предложить вам отличнейшую подкову…
— По вашему мнению, она великолепно подойдет к моей ноге? — поехидничал я.
— Отнюдь. Зато вашему коню будет впору.
— Неужели у вас больше нет акульего зуба? — решил пойти напрямую я.
— Хорошо, молодой человек, вы убедили меня. Пожалуй, я дам вам возможность считать этот талисман своим.
— Отлично, что для этого нужно?
— Только оплатить эти акульи зубы.
Я достал уже было спрятанные деньги. Положил ровно столько, сколько надлежало по ценнику. Старик молча взял деньги и, даже не поглядев, засунул в карман, потом взял лист бумаги, начиркал там что-то, поставил закорючку, и отдал бумажку мне. Это была квитанция.
— А зубы? — спросил я.
— А зубы достанутся тому, кто их купил.
— Но я же заплатил… — возразил было я.
— Именно, — с торжеством сказал старик и указал на квитанцию.
Неловкую паузу прервал молодой продавец. Он подошел и шепнул мне на ухо на чисто русском:
— Теперь офицер может считать, что талисман его оберегает. Если офицер хочет, хозяин может попросить показать его вам позже. Хотите?
Я взял квитанцию, скомкал в кармане и вышел. В комнате я приколол ее булавкой к деревянной полке на кухне. Вот она висит, под свечой.
Пожалуй, я напрасно сел за завещание. Талисман, хотя и не принадлежал мне, все-таки уберег. Интересно было бы увидеть человека, который купил его.