Архивариус был старше, чем любой другой житель Южной Пристани. Когда Михаил был ещё пацаненком и бегал с товарищами, по пустырям, играя в «казацкую вольницу», архивариус уже тогда был стариком. Никто в городе не называл его по имени, сначала из уважения к чину, а со временем имя отчество архивариуса просто забылись. Несмотря на известный указ императора Петра Алексеевича «сделать по две палаты каменные, от деревянного строения не в близости, со своды и полы каменными и с затворы и двери и решетки железными, из которых бы одна была на архиву, а другая на поклажу денежной казны», отдельной каменной палаты для хранения архива в Южной Пристани не нашлось. Ютился уездный архив в подвале канцелярии градоначальника. Полумрак подвала, вездесущая пыль и керосиновые лампы были тем сочетанием факторов, которые рано или поздно должны были привести к торжеству огненной стихии, но архивариусу каким-то чудом удавалось держать своё имущество в полной сохранности. Впрочем, в последние годы вместо керосинок архивариус использовал лампы
Лодыгина. Одна, настольная, зачем-то была спрятана под плотный серо-зелёный абажур, приглушающий и без того тусклое свечение, а света второй, висевшей высоко под потолком, хватало только на то, чтобы высветить лохмотья потолочной паутины.
Когда Михаил спустился в подвал, Архивариус занимался своим любимым делом — корпел над какими-то важными документами. Прежде чем почтенный старец убрал книгу, кузнец успел рассмотреть на переплете надпись «The Wonderful Wizard of Oz».
— Чем могу быть полезен? — спросил Архивариус, поглаживая седые усы.
— Предчувствие у меня того-с. Нехорошее предчувствие, — замялся кузнец. В обществе
Архивариуса он до сих пор ощущал себя мальчишкой.
— В наше время только предчувствиям и можно доверять. Что стряслось-то?
— Да Пашка Смельцов со статуэткой стеклянной прибегал. Просил такую же выковать, да медную оплетку к ней сделать. Говорит, профессор его послал, что из столичной академии прибыл.
— Стеклянную? С медной оплёткой? — Архивариус улыбнулся в усы. — Может, он лампу накаливания новую изобретает?
— Да нет, — кузнец стушевался. — Модель он принёс стеклянную. А копию стальную хотел заказать. С медной оплёткой. Выглядела она так, — здесь Михаил сделал волнообразный жест рукой, словно пытался вдеть нить в игольное ушко.
Архивариус извлек из конторки лист бумаги и карандаш.
— Рисуй.
Михаил схематично набросал стеклянную статуэтку. После первых же штрихов улыбка сползла с лица Архивариуса, дальше он сидел, наблюдая за работой кузнеца, насупившись, и только в самом конце, когда на бумаге были изображены узнаваемые формы, коротко спросил:
— Уверен?
— Да.
— Похоже, твои предчувствия тебя не обманули. Это бутылка Клейна.
— И чего в ней военного? — спросил Михаил.
— Ты знаешь, что такое лента Мёбиуса?
— Имею представление, — сказал кузнец.
После злополучного землетрясения, когда в Южной Пристани начала твориться чертовщина, самая северная улица города, Каменный Тракт, замкнулась на южный Охотничий
Проезд по принципу этой самой ленты Мёбиуса. Что произошло с топологией пространства в окрестностях города, никто не знал, однако с тех пор попасть в Южную Пристань стало возможно только по морю. Одновременно с этим в городе стали происходить всякие странности, изрядно потрепавшие всем нервы.
— Так вот, если сшить друг с другом две ленты Мёбиуса, мы получим эту самую бутылку Клейна, — выдохнул Архивариус.
— Думаете, профессор затеял что-то нехорошее?
— Я боюсь этого.
Топологический эксперимент решили проводить в порту ровно в полночь. Сколько не пытался Павел убедить профессора, что порт и днём-то опасное место, а ночью туда здравомыслящий человек вообще не полезет, учёный был непреклонен. Заявив, что эксперимент имеет смысл только в фокусе аномалии, он продолжил изучать при помощи лупы изготовленную ювелиром модель, по ходу дела цепляя на медную оплетку какие-то миниатюрные прямоугольные пластинки с множеством лапок. Павлу ничего не оставалось делать, как положиться на мадам фортуну, которая вот уже двадцать лет отводила от него все напасти, и завалиться спать в ожидании полуночи.
Проснулся он уже ночью, когда большой багровый диск луны заглядывал в окно, а заунывный пронизывающий вой ветра пробирал до костей. Профессор уже собрал ранец и теперь курил трубку, наполняя апартаменты едким табачным дымом.
— Как спалось? — спросил он Павла, выбивая пепел в корзинку для мусора.
— Ещё не понял.
— Тогда собирайтесь, науку будем двигать.
Они шли по ночным улицам Южной Пристани, и по мере приближения к порту в душе
Павла рос беспричинный панический страх. Профессор Клейн был, напротив, весел, он насвистывал какой-то незатейливый мотивчик, не обращая внимания на клубящийся вокруг порта туман, да странные тени, скользящие в подворотнях. Профессор начал казаться Павлу демонической личностью, одним из прислужников Люцифера. В какой-то момент страх победил жадность, и юноша решил плюнуть на обещанное вознаграждение — своя-то жизнь дороже.