Южная стена Лхоцзе

29 мая 1934 года Мориса Уилсона видели живым в последний раз. Что было дальше? В 1935-м неподалеку от лагеря-3 Эрик Шиптон и Чарльз Уоррен нашли тело Уилсона и его дневник. Морис, очевидно, так и не сумел подняться по ледовой стенке на Северное седло (раненая рука, отсутствие «кошек», не говоря уже о необходимых навыках) и вернулся в палатку, где его никто не ждал. Там был достаточный запас консервов, спальный мешок, но тело Уилсона нашли за ее пределами. В дневнике обнаружили невероятный проект выхода на вершину с относительно пологого Северного гребня Эвереста. На высоту около 8600 м Уилсон предполагал добраться… на самолете. Видимо, он представлял, что там может быть плато, которого в действительности нет. Судя по всему, в восприятии Уилсона непреодолимых преград не существовало. Его деятельный ум до последнего искал способы достижения цели. Что помешало Уилсону спуститься? Непогода? Горная болезнь? Нежелание возвращаться ни с чем? Ответ знает только Эверест. Ясно одно: этот парень, плохо знакомый с восходительской и авиационной техникой, вопреки всему добился поразительных результатов и вошел в историю незаурядным человеком, летчиком и альпинистом. Думаю, его можно считать родоначальником экстремального альпинизма: в одиночку, без кислорода, «кошек», с плохо действующей рукой он прошел Ронгбук, пытался взойти на Северное седло. Преодолел крутые склоны, ледовые стенки. Как? Не представляю. Восхищаюсь. В Гималаях Морис Уилсон был первым, кто попытался применить альпийский стиль восхождений. У последней черты он размышлял о полете на Северный гребень! Тело Уилсона находили на Горе несколько раз. Похоже, он так и не угомонился.

КРУТОЙ МАРШРУТ

«… А сверху звезды размером с кулак, не переставая, пульсируют, целые стаи их срываются и падают. Луна висит над самой головой. Снизу до высоты 8000 метров все затянуто грозовой облачностью, но освещенные лунным светом облака, будто молоком, залили Гималаи. Облака, молнии, горы, которые почти всегда мы видим снизу, теперь у нас под ногами. Ради таких минут, ради желания познать себя, других, увидеть грань возможного мы и ходим в горы», — это впечатления моего напарника и друга Миши Туркевича от пребывания на вершине Эвереста. Позади полуторамесячная «осада», грузовые ходки, установка лагерей, обработка маршрута — вся трудная работа на горе, которую подразумевает термин «гималайская тактика». Ключевой, самый сложный участок пути к вершине — с высоты 7500 м до 8300 м — обрабатывала наша команда (москвич Валентин Иванов, свердловчанин Сергей Ефимов, донетчанин Михаил Туркевич и я). Первыми шли мы с Мишей. Скалы 6-й категории сложности на такой высоте были для нас внове, как и сама высота. И вот — вершина! Мы поднялись туда в 22 часа 25 минут 4 мая не ради сенсации. Ночное восхождение на предвершинный гребень было вынужденным. Наверху застряла двойка Владимир Балыбердин — Эдуард Мысловский.

Владимир и Эдуард взошли на Эверест первыми из наших 4 мая в 14. 35. Путь из пятого лагеря (Л-5, 8500 м) до вершины — 348 метров по вертикали — двойка преодолевала 8 часов. И руководству экспедиции, и нам, поднявшимся для подстраховки в пятый лагерь, стало ясно, что положение становится угрожающим. Мы поспешили на помощь. Это были самые высотные спасработы в моей жизни. Не поднимись мы с Мишей к ним тогда ночью, ребята не спустились бы. Эдик от переутомления, гипоксии и мороза стал неадекватен. Володя Балыбердин был в состоянии идти вниз, но он никогда не оставил бы напарника.

Фрагмент из интервью руководителя экспедиции Е. И. Тамма, посвященный тем событиям: «Я все-таки не запретил Мысловскому работать выше 6 тысяч метров. Не должен был его пускать, а он от смерти на волоске висел. Во время восхождения первой пары Мысловский — Балыбердин у Эдуарда рюкзак улетел в пропасть. Первая двойка добилась главной цели, но предстоял еще и спуск… Не думал я, что дело будет дрянь. Сергей Бершов и Михаил Туркевич вышли навстречу ребятам, и сами, успев взойти на вершину, помогали спускаться Володе Балыбердину и Мысловскому. Эдик многое уже не мог делать сам. Ни разуться, ни поесть, ни залезть в спальный мешок… Он поморозил руки, кончики пальцев почернели, потрескались»…

Из воспоминаний Владимира Балыбердина:

«— База! База! Я — группа один. В моей рации кончается питание… Отвечайте быстро. Ребята хотят идти на вершину. Мы чувствуем себя нормально, спустимся самостоятельно. Можно им идти?

— Нет, — мгновенно ответил Евгений Игоревич.

Сергей тут же выхватил у меня рацию.

— Почему нет?! Почему нет?! — закричал он, волнуясь и нечетко работая кнопкой «передача».

— Сколько у вас кислорода?

— Триста атмосфер!

— Сколько?

— У каждого по два баллона — в одном двести, в другом сто. Наступило молчание, в течение которого темпераментный Сережа пытался еще что-то добавить. Томительно тянулись мгновения, быть может, важнейшие за всю его альпинистскую биографию. Он это прекрасно понимал, и сразу бросалось в глаза, что он нервничает.