Южная страсть

Рэнсом не ответил, однако глаза его под широкополой шляпой превратились в узкие щели. В натянутой тишине звук от упавшей на землю с вершины дерева ветки показался громом. Поднимался ветер, становилось прохладнее. Наверху сгущались тучи, темнело.

Наконец Рэнсом заговорил, его слова звучали тихо, но резко:

— А вы, мисс Мейсон? Что вы знаете? Раскрыл ли вам ваш брат свои подозрения?

— Вы действительно полагаете, что были бы сейчас на свободе, если бы он это сделал?

Летти с огромным трудом выдержала направленный на нее тяжелый взгляд, отчасти из гордости, отчасти сознавая, что отвести глаза значило бы вызвать сомнение в правдивости своих слов, а следовательно, и смерть. Все говорило о том, что он не позволит ей уйти, даже если поверит в то, что она сказала. Однако шанс есть всегда.

О, если бы у нее был пистолет! Генри научил ее стрелять еще много лет назад. Тяжелый армейский кольт изменил бы соотношение сил в ее пользу. Это позволило бы привезти Шипа назад, в Накитош, и сдать его властям. Он не ждал от нее никакой угрозы, это он оставлял за собой.

Такие мысли до добра не доводят. Вместо этого она сосредоточилась на внешности собеседника, пытаясь запечатлеть ее в своей памяти. Это было затруднительно, так как он сохранял дистанцию. Глаза его в тени, отбрасываемой шляпой, но казалось, что они могут быть неопределенного цвета, например светло-карими. Это отчасти объясняет тот факт, что очевидцы приписывали ему разный цвет глаз. Его волосы, насколько она могла видеть, были тусклого темного цвета, а кожа — довольно смуглой. Черты лица скрывали свисающие усы, которые дугами уходили на впалые щеки. Однако они представлялись довольно правильными, хотя жесткими и циничными. Когда-то он, видимо, был привлекателен, хоть и несколько вульгарен, до тех пор пока избранная им жизнь не наложила на внешность свою печать.

Встревоженный ощупывающей настойчивостью ее взгляда, Рэнсом отступил на шаг назад и в то же время поспешно махнул рукой, отпуская ее.

— Я советую вам отправляться домой, пока вы еще можете это сделать. Не туда, где вы только что остановились, а домой — на Север, где вы хоть будете понимать, что делаете, и вмешиваться во все, не подвергая себя опасности.

Мгновенно резкий свет мелькнул у нее в голове, но она подавила порыв и сказала тихо, но сухо:

— Ваша забота безгранична. Могу ли я это понимать так, что вы меня отпускаете? — спросила она.

— А я вас и не держал, — ответил он так же тихо. — Иначе вы бы сразу заметили, что я вас отпустил.

Летти смотрела на него, ее сердце начало трепетать, а по жилам пошла какая-то слабость. Она почувствовала, как в ней поднимается жар, доходящий до корней волос. За этим скрывалось что-то, что она осознавала лишь смутно и что, однако, повергало ее в ужас. Это была вполне отчетливая реакция самого ее существа на сдерживаемую мощь и настоящую мужскую силу, которые она ощутила в стоявшем перед ней человеке. Это была измена самой себе, за что она себя презирала, хотя и не могла бороться.

Оторвав свой взгляд от его глаз только усилием воли, она развернулась, махнув жесткими юбками, и пустилась прочь.

Путь назад, вверх по склону к тому месту, где она оставила коляску, показался Летти самым длинным из тех, что ей приходилось проделывать за свою жизнь. Она чувствовала на себе взгляд Шипа и его удовлетворение от происшедшего между ними разговора. Она была почти уверена, что он двинется за ней следом, протянет к ней руки и скажет, что передумал и она не может уйти. В его последних словах звучала угроза, что делало такой поворот вполне вероятным.

Добравшись до коляски, Летти сидела, обхватив руками колени, а всю ее, от головы до носков высоких ботинок, сотрясала сильная дрожь. Она никак не могла осознать, что с ней только что произошло, не могла поверить, что она так говорила с убийцей своего брата. Слова, которые она произнесла, возвращались и звенели в ее ушах. Она была поражена тем, что еще жива. Но ни одно из этих слов она бы не взяла назад. Удовольствие сказать Шипу в лицо все, что она о нем думает, стоило того, стоило того и осознание своих сил.

Она оставила у ручья салфетку, в которую был завернут обед, и свою шляпу. Ничего страшного, она не собирается возвращаться за ними. Натянув поводья и стегнув ими по крупу кобылы, Летти развернула коляску и пустилась в направлении Накитоша.

Ветер раскачивал верх коляски, он закручивал песок, вылетавший из-под подков, и швырял его Летти в лицо. Небо становилось темнее. Время от времени доносился рокот далекого грома, но дождь не начинался.

Дорога изгибалась и казалась бесконечной. Сейчас, на пути домой, она будто стала еще длинней. Летти мчалась, как будто по пятам за ней гнались злые фурии, а однажды ей показалось, что она услышала преследовавший стук подков. Это воображение, успокоила она себя, или даже эхо от подков собственной лошади. Зачем Шипу гнаться за ней? Тем не менее она подстегнула лошадь и несколько раз в волнении оглядывалась и посматривала на сгущающиеся темные тучи.