Южное направление (СИ)

От пригорода, где разместилась шестая дивизия Первой конной, до вокзала расстояние вполне приличное, но в двадцать первом веке мы одолели бы его за полчаса, а теперь нам потребуется четыре, если не пять. Вымощенная булыжником дорога была когда-то хорошей, но с течением времени прохудилась — какие-то камни «выперло», какие-то вообще отсутствовали. Наша «Антилопа-гну» (как еще обозвать автомобиль неопределенной марки с кабиной без стекол, если его водитель Кузлевич?) то подскакивала на колдобинах, то проваливалась в какие-то ямы, из-за чего ее скорость приближалась к средней скорости пешехода, но уж никак не автомобиля, пусть даже и ретро.

Подозреваю, что здание госпиталя — некогда пафосное, напоминавшее загородную резиденцию, а ныне пребывавшее в упадке, равно как и дорога, принадлежали когда-то австро-венгерскому магнату, некогда процветавшему, а потом пришедшему в захирение. Скажут потом, что во всем виноваты русские — они и стены состарили, и хозяйственные постройки разрушили и даже привели в негодность дорогу, выковыряв из нее булыжники для собственных нужд.

— Вам непрэмэнно нужно уехат сегодня? — поинтересовался Сталин.

Не иначе собирается пригласить меня в гости? Что ж, я бы с удовольствием сходил, но как-нибудь в другой раз. У меня там народ в броневагонах мыкается, а я им обещал отдых дать.

— Львовские железнодорожники моему начпоезда сказали, что этой ночью у них появится «окно» — пояснил я. — Завтра и послезавтра на дороге график напряженный — все будет забито эшелонами и туда, и обратно. В броха нынче вообще завал, не успевают эшелоны выпускать на Львов. Сюда ждут составы с продовольствием, а обратно раненых отправляют, которых на месте лечить нельзя, какую-то технику. Вроде, целый состав «трехдюймовок» собираются в Москву отправить. Я и решил, что пока есть возможность, нужно ехать, чтобы во Львове на неделю не застрять. Поручение товарища Ленина я выполнил, личный доклад может и подождать, но мне бы еще свои дела порешать.

— А «зеленую улыцу» объявыт не хатите?

— Для «зеленой улицы» я еще носом не вышел, — усмехнулся я. — Я ж не командующий фронтом, не член ЦК, и не Председатель ВЦИК, а только порученец, пусть и с некоторыми полномочиями. Да и неприлично выйдет, если из-за меня санитарные эшелоны задержат.

Сталин ничего не ответил, только пожал плечами. Не то похвалил за скромность, не то за нее же и осудил — понимай, как хочешь. Не знаю. Но думаю, все-таки не осудил.

Иосиф Виссарионович вытащил из кармана трубку, набил табаком, но из-за тряски спички либо ломались, либо гасли и, так и не сумев раскурить, буркнул что-то неразборчивое и убрал носогрейку обратно в карман.

— Мы па дароге заедэм ко мнэ, эта недалеко от вокзала, — сказал товарищ Сталин и усмехнулся. — Я обэщал комиссару, что передам для его жены шоколад.

Хотел сказать, что Анька Спешилова и без шоколадки вполне может обойтись. Зачем мне лишняя головная боль, из-за какой-то вкусной и сладкой плитки? Сталин-то гостинец для Витькиной жены передаст, а как мне его в Архангельск отправить? По почте не рискну, если только с оказией. Как бы еще эту оказию отыскать?

Впрочем, вслух ничего говорить не стал. Уж если Сталин пообещал отправить девушке шоколад, пусть отправляет, а я придумаю, как доставить. Елки-палки, я же могу из Москвы курьера послать прямо в Архангельск. И повод есть — нужно отправить в управление новые бланки документов. А если что — пошлю человека и без всякого повода, с одной шоколадкой. Нехай, уж раз-то в жизни можно воспользоваться служебным положением. Тем паче, что забота о душевном состоянии политического состава РККА — прямой долг советского чекиста.

Сталин отчего-то не стал расспрашивать меня об аресте Тухачевского. Видимо, общую картину знал, а детали его не интересовалси.

Постепенно, наш разговор со Сталиным сошел на нет. Сказывалась усталость, накопившаяся за последнее время, да и совещание легким не назовешь. И хотя машину бросало вверх-вниз, водило из стороны в сторону, но мы с товарищем членом РВС Юго-Западного фронта слегка подремывали, просыпаясь лишь на самых крутых рытвинах. На одной колдобине, где нас тряхнуло так, что я прикусил язык, а Сталин, ударившийся о сиденье водителя, пробурчал под нос «бозишвили», обращаясь непонятно к кому — не то ко мне, не то к водителю, хотя ни я, ни Кузлевич не виноваты. Наверное, так бы и продремали, если бы вдруг об машину что-то не стукнулось.

Я решил, что в нас либо кинули камнем, либо сдуру влетела какая-то птица, но Кузлевич истошным голосом заорал: «Засада!», наддал газу и, только тут до меня дошло, что это была пуля. Вторая пуля сбила фуражку с товарища Сталина.

— Твою мать! — выругался Сталин по-русски без малейшего акцента.