Южный бунт. Восстание Черниговского пехотного полка

Жертвами «южного бунта» стали и солдаты, ушедшие в Сибирь, насмерть запоротые по приговору военного суда. А также совершенно ни в чем не виноватые крестьяне, жители Василькова и окрестных деревень. «Самый успех нам был бы пагубен для нас и для России», – признает потом Бестужев-Рюмин[465].

* * *

Мятежники были разбиты, но шок, вызванный восстанием у местных жителей, прошел не скоро. По Васильковскому уезду стали распространяться слухи о грядущих погромах. Слухи эти радостно поддерживали те, кого воодушевили «подвиги» черниговских солдат.

Выдержки из следственных дел той поры весьма красноречивы. «Мещанин Василий Птовиченко, будучи пьяным, говорил, “что будут выпускать из тюрем арестантов и… будем резать шляхту, евреев и другого звания людей, и тогда, очистивши таким образом места, государь император будет короноваться”».

«Шляхтич Андреевский будто бы сказал еврейке Хайме, что зарежет ее; крестьянин Кондашевский заметил на это: “Худая до мяса, надобно искать пожирнее”, а Роман Пахолка (крестьянин) прибавил: “надобно два дня ножи точить, а потом резать”».

Крестьянин Медведенко «пьяный в шинке просил четырех рядовых поднять восстание наподобие Черниговского полка и говорил: “уже час било чертовых жидов и ляхов резать”, а солдаты на это отвечали: “на это нет повеления”».

«Священник Григорий Левицкий… говорил, что “во время наступаемых светлых праздников первого дня ночью, когда дочитают Христа, резать будут ляхов и жидов”».

«Когда об этом только и говорили, то ясно, что крестьяне, православное духовенство, а также так называемые поповичи для большего устрашения распространяли басни и пугали уже назначенными сроками общего призыва к резне. Такими днями должны были явиться: “Сорок мученников”, Благовещение, Верба, Пасха и Фомина неделя. Когда же они, один за другим, проходили, то это еще не уменьшало общей тревоги»[466].

Тревога эта не была безосновательной: через три месяца после разгрома черниговцев в уезде появился некий “солдат Днепровского полка Алексей Семенов”, который, сколотив шайку в полторы сотни человек, назвался «штаб-офицером по секрету и в чужом одеянии, поставленным от государя императора арестовывать помещиков и объявлять крестьянам свободу от повинностей» и несколько недель безнаказанно предавался грабежу.

«Такие-то и им подобные события и происшествия нагнали панический ужас на жителей: шляхту, ксендзов и евреев, которые припомнили ту страшную уманскую резню, что произошла в 1768 году. По этой причине много богатых панов выхлопотало себе воинскую охрану. Иные обеспечили себя ночной охраной… Другие, которые имели много денег, вооружили своих дворовых людей», – вспоминает Руликовский.

В сознании обывателей основным источником возможных погромов оставались черниговские солдаты – те, которым удалось скрыться с поля боя и избежать ответственности. Неудивительно поэтому, что дивизионный командир, объезжая Васильковский уезд, в одной из деревень был встречен «толпою крестьян… с палками, которые полагали, что он был Черниговского полка, увидев красный воротник, бежали к нему навстречу, крича: “рабуси (полонизм, грабители. – О.К.) черниговцы”, и он был вынужден поворотить назад и как наиспешайше выехать из деревни»[467].

Глава XI. «Самая жалкая фигура в этом кровавом игрище»

Князь Сергей Трубецкой был арестован в ночь с 14 на 15 декабря 1825 года в доме своего близкого родственника, австрийского посла в России Людвига Лебцельтерна; в аресте принимал участие сам министр иностранных дел Карл Нессельроде. Вскоре после инцидента австрийский посол был отозван из России.

Тактика, которой придерживался Трубецкой на следствии, на первый взгляд кажется весьма странной. Князь обвинялся в организации военного мятежа, его положение было в полном смысле слова катастрофическим. Попав в тюрьму, он сразу же согласился сотрудничать со следствием, и логично было бы ждать от него подробных описаний предшествовавших 14 декабря событий, серьезного анализа причин, по которым в столице империи произошел мятеж. По-видимому, именно этого и ожидало от Трубецкого следствие.

Однако несмотря на покаянный тон показаний диктатора, на его полное самоуничижение на первых допросах, ожидания следователей были обмануты. «В присутствии Комитета допрашиван князь Трубецкой, который на данные ему вопросы при всем настоянии членов дал ответы неудовлетворительные», – читаем в «Журнале» Следственной комиссии от 23 декабря. Невнятно повествуя о собственных взаимоотношениях с отставным подпоручиком Рылеевым накануне столичных событий, он упорно отсылал следствие на юг, туда, где находился истинный виновник произошедшего – руководитель Директории Южного общества, командир Вятского пехотного полка полковник Павел Пестель.