Южный бунт. Восстание Черниговского пехотного полка

Известие о бунте в полку застало Грохольского в Василькове. Узнав о происшествии в Трилесах, он самовольно вернул себе офицерский сюртук – и это было первым его «революционным действием». Вообще же в первые дни восстания Грохольский был активен и постоянно находился на виду у Муравьева.

Подполковник доверял рядовому. После ухода мятежного полка Грохольский по приказу командира остался в городе. В его задачу входило оповещение желавших примкнуть к восставшим военных команд о месте расположения мятежников.

Это распоряжение Муравьева оказалось весьма кстати: в последний день 1825 года из Германовки в Васильков пришла 2-я мушкетерская рота Черниговского полка. Ее командир, штабс-капитан Вениамин Соловьев, был активным заговорщиком, но своих солдат он привести на общий сбор не успел. После участия в избиении Гебеля он 30 декабря приехал в Васильков, где по приказу оставшегося верным властям майора Трухина был арестован. Потом Соловьев был освобожден вошедшими в город повстанцами, но в результате упустил драгоценное время. Подпоручик Быстрицкий, принявший по приказу Трухина под свою команду роту Соловьева и приведший ее в Васильков, ничего не знал о заговоре в полку. Еще 30 декабря он без тени сомнений участвовал в аресте своего ротного командира.

Однако утром 31 декабря Соловьев ушел из Василькова вместе с Муравьевым: очевидно, и у него не было сомнений в способности Грохольского «возмутить» его солдат и привлечь Быстрицкого к мятежу. И надежды эти оправдались вполне.

По словам прапорщика, «разжалованный из офицеров Грохольский объявил ему… именем Муравьева, чтобы он немедленно следовал со 2-ой ротою в Большую Салтановку, а оттуда в Мотовиловку» – догонять мятежные роты.

«Объявление» Грохольского оказалось весьма убедительным: хотя рота эта не принадлежала к батальону Муравьева, и его «имя» для Быстрицкого значило мало, подпоручик, не раздумывая, повел солдат к восставшим и благополучно сдал роту Соловьеву. Впоследствии за свой поступок Андрей Быстрицкий заплатил тринадцатью годами каторжных работ.

На этом участие Грохольского в бунте не закончилось. Следствие установило, что во время похода черниговцев он участвовал в освобождении арестантов с васильковской гауптвахты, сам «командовал ротою», «был в карауле за офицера и им же, Муравьевым, и сообщниками употребляем был в разные посылки с поручениями».

Однако активным Грохольский оставался недолго. Пыл его охладила дневка полка в селении Мотовиловка 1 января 1826 года, самый трагический период в восстании на юге. Дисциплина ослабла, нижние чины, почувствовав «вольность», занялись грабежом; начались повальное пьянство и дезертирство. Муравьев потерял контроль над полком; его попросту перестали слушаться.

Хотя рядовому Грохольскому о состоянии дел в полку предпочитали не сообщать, он, бывший боевой офицер, прекрасно все понял. И, судя по материалам следствия, еще с вечера 31 декабря начал просить Муравьева позволить ему «возвратиться в Васильков».

Однако согласия на это лидера мятежа Грохольский не получил ни 31 декабря, ни в последующие дни мятежа. Офицеры дезертировали из полка вместе с солдатами, силы восставших таяли, и мятежными ротами просто некому было командовать. Видимо, на Грохольского возлагались большие надежды – его решили оставить в полку во что бы то ни стало.

«Для сильнейшего удержания» Грохольского в ход был пущен обыкновенный обман. Поручик Щепилло предъявил ему два письма. Одно из них было от «артиллерийского офицера по фамилии Горбачевского», авторами второго были названы солдаты Пензенского пехотного полка. В письмах «между прочим было написано, что они людей уже не приготовляют, но удерживают».

Письма эти были старые, скорее всего, времен Лещинского лагеря: в дни восстания Муравьев так и не смог наладить связей ни с Горбачевским, ни с пензенцами. Очевидно, Грохольский заподозрил подлог, и тогда на него решили воздействовать другим, более действенным способом.

«1-го числа генваря в Мотовиловке, – показывал он на следствии, – получив в подарок от Бестужева серебряные вещи, ныне в комиссии находящиеся, я хотел было отвезти оные сам в Васильков к находящейся у меня на содержании вдове Ксении Громыковой; но Бестужев, удержав меня от сей поездки, приказал написать ей письмо и, показывая на бывшего тут… помещика, сказал: “Вот этот господин доставит оное: на него можно надеяться”». Комиссия установила, что бестужевский «подарок» Грохольскому состоял из «семи ложек, ножей и вилок шести пар и чайного ситечка»[491]. Лояльность Грохольского стоила, в общем, не так уж и дорого.