Южный календарь (сборник)

Утром Савета сказала брату весьма серьезно:

– Не бери, брат, эту девку. Она недолговечная.

Семен ничего не отвечал и только темнел лицом, когда его отрешенный взгляд сталкивался с неопалимой твердостью сестры. За Буг он ездил реже и реже, но и в его сердце горело неугасающее пламя, и чувство, такое же прочное, как старый дуб, живущий на Куптии, взывало к неутоленной любви.

Как-то вечером он снова услышал дразнящий призыв, истекший в отходивший день покорностью и страстью: «Уже солнце низенько, уже вечер близенько, Прибуде до мене, кохане, хутенько»…

Тем же вечером, когда дотлевал над Бугом закат, окрашивая его плоские волны тревожным багрянцем, Семен спросил Савету:

– А что, сестра, где мои новые сапоги, которые привез я на Пасху из Домачева?

Савета пошла в клеть и достала с полки сапоги.

– Принесла бы, сестра, масла, помазать сапоги, – заметил ей Семен.

Савета вышла за маслом.

С минуту брат и сестра молча смотрели друг на друга. «Что же, неймется, брат?» – как бы спрашивали холодные, подернутые тонкой укоризной глаза Саветы. «Лучше девушки не сыскать, нет другой такой на свете», – отвечали глаза Семена и излучали непреклонную решимость.

Всю ночь напролет Савета провела под лампадами и еле слышно шелестела святыми молитвами, а едва заря розовым светом подарила народившийся день, Семен нарядился как умел: обул новые сапоги, на голову поместил ненадеванную смушковую шапку, подвязал красный шелковый кушак, запряг возок свой парою гнедых и отправился в Рогозно.

Когда Семен приехал в Рогозно, то уж сидел на лавке одесную старого Иосифа. Но теперь Марине сделалось жалко отпускать дочку, и она причитала, подбирая слезы расшитым полотенцем.

– Раненько ей, голубушке, замуж идти, – подвывала Марина.

– Уймешься ты или нет, чертова баба? – вскричал Иосиф, затыкая уши. – А то, видит Бог, не отдам девку!

Угроза возымела действие – Марина утихла, и теперь только изредка неровные всхлипывания содрогали ее костлявые плечи. Здесь же, под образами, и сладили это дело.

Свадьбу, вопреки всем обычаям, играли почти сразу, на разлог. Радовались все до такой степени, что у хромого Шульгана от беспрерывной игры онемели привычные руки, и даже Желудиха, хлебнув вина, развеселилась и пошла в пляс, после чего незаметно завлекла невесту на покуть и прошептала: – Люби его, как он тебя.

– Люблю, – отвечала девушка, потупив очи.

Одна Савета не улыбалась и не горячила себя ни вином, ни радостью и только мучила брата неспокойными глазами.

– Эх, не мути душу, сестра, – весело сказал ей Семен. – Ведь всю жизнь еще жити.

Савета вздохнула.

– Похвалилась девка соткати, – с горечью обронила она, – да не похвалилась сносить.

Зажили в новой хате, на польском берегу. Буг теперь оказался рядом и серебристою рябью виднелся между прибрежных дерев.