Южный календарь (сборник)

Той весной Семен стал ездить по Олендарской дороге из-за Буга за лесом. Жил он на польской стороне, в Бродятине, со стариком отцом и набожной незамужней сестрой, да и сам, хотя считал за собою уже тридцатый год, ходил не женат. А пожалуй, не было на Побужье завидней жениха: на оба берега точил он прялки, ладил сохи и мастерил все подряд. Росту в нем было около трех аршин, а волосы – как лен. Многие девушки засматривались на его русую голову, и не одной мерещилось в томительных снах, как нежно прижимает она ее к своей груди. Но Семен давно уже не водился с молодежью, не ходил на хороводы, а вечерами сидел у своей хаты и под писк комаров строгал какую-нибудь затейливую вещицу. Шли ли девки на вечерки – поравнявшись с его хатой, примолкали и только шептались, а едва миновав плетень, разражались смехом и шутками. Долго еще в темноте звенели их чистые голоса, и Семен провожал их улыбкой, а то откладывал свою работу и прислушивался к удаляющимся смешкам и песням.

Старый отец его хмурился, глядя на сына. «Ровно дед какой, – бормотал он, – что за притча бобылем жить?» – но Семен отмахивался когда со смехом, а когда и нахмурив брови.

Богомольная сестрица втайне держала сторону брата, хотя и ей самой не были вполне понятны причины подобного целомудрия. Многое из того, что обычно радует людей, казалось ей страшным, несмываемым грехом, и она жила строго и замкнуто. Сестра эта отличалась суровой, неприступной красотой, на люди выходила только молиться и то и дело являлась в монастырь, где пела в хоре с благочестивыми монашенками. Многие годы мучилась она тяжелой грудной болезнью и, несмотря на свои молодые лета, уже приготовила себе погребальные одежды и умолила брата выстрогать дубовую труну, которая бережно хранилась до приличного часа, словно была не гробом, а мельничным жерновом.

В воскресный день на перекрестье Семен останавливал свой возок, давая сестрице сойти, минуты две наблюдал, как она мелкими шагами преодолевает пригорок под красными монастырскими воротами, раза три кряду осенял себя крестным знамением, а потом спускался к броду и правил себе в город на ярмарку или за другой надобностью.