Южный комфорт

Прогулка Ольжича-Предславского осуществлялась по маршруту, который показался Твердохлебу если и не нелепым, то, по крайней мере, странным (Абрек, по всем признакам, не разделял такого скептицизма). За Домом торговли прошли по улице Смирнова-Ласточкина (реванш Твердохлеба за его костюм), затем направились к художественному институту, но Ольжич-Предславский неожиданно повернул направо, ступил на скрытую в колючих кустах дерезы едва заметную тропинку (правда, достаточно твердую, протоптанную не за год и не за два) и пробрался вдоль обрывов в самую чащу, в заросли, в саму непроходимость, словно был не профессором, а мальчишкой и не на предвечернюю ежедневную прогулку отправился (да еще прицепив к себе зятя), а разорять птичьи гнезда или красть голубей внизу, на Гончарке.

Это была так называемая Гончарка, о которой исстари шла печальная слава как о месте пьянства, хулиганских проделок, всяческих темных дел и таинственных происшествий.

"Нарочно повел меня сюда, чтобы никто не видел", - подумал Твердохлеб. Но ошибся. Ибо тесть, словно угадав его мысли, произнес запыхавшись:

- Я тут... ежедневно... Привык и... не могу, если не... причащаюсь... смешно, но...

- Вы не боитесь здесь ходить? - спросил Твердохлеб. - Место хоть и в центре Киева, но... Прошлой осенью тут убили человека. Ни за что. Прокуратура имела трудную работу...

- Я всегда с Абреком. А он сторож надежный, - объяснил Ольжич-Предславский.

- Абрек действительно может произвести впечатление. Но ведь тут такие тропинки... не совсем для вас...

- Сейчас выйдем на простор... Там превосходно... Уникальное место...

Действительно, вскоре дереза выпустила их из цепких объятий, они оказались на узком перешейке, покрытом густой травой и еще более густыми кустами, но здесь они расступались, образуя вполне удобный проход, а дальше, по мере того как перешеек сужался, кусты и вовсе исчезли. Ольжич-Предславский остановился, показывая рукой Твердохлебу, чтобы он сделал то же самое. Узкая полоска земли, где они остановились, служила как бы мостиком между материком, на котором стоял верхний Киев, и круглой столбчатой глиняной горой, поставленной природой посреди самых древних киевских урочищ-уделов Гончаров и Кожемяк. Столбчатая гора имела плоский, ровно стесанный верх, как будто кто-то готовил там себе место для строений, а потом передумал, отказался от отчаянного намерения и отдал гору в пользование буйным травам, птицам и насекомым.

Твердохлеб посмотрел вокруг. Слева на высоком глиняном мысе живописно высился художественный институт, справа за оврагом врезалось в небо неуклюжее здание Исторического музея, а почти перед глазами, только еще дальше, возвышались остатки Замковой горы, покорно ластившейся к Вздыхальнице с золотисто-зеленоватым чудом Андреевской церкви. За беспредельностью Подола отблескивал под низким заходящим солнцем Днепр, а на горизонте угадывалось место, где он сливался с Десной.

- Это гора Детинка, - объяснил тесть. - Ты, наверное, никогда тут не был?

- Почему же? В детстве сколько раз приходилось!

- Но я уверен, что никогда ты не видел того, что я тебе сейчас покажу.

- Вид здесь действительно чудесный!

- Дело не в виде. Не в красотах дело.

Ольжич-Предславский, забыв о солидности, о своем возрасте, об осторожности и элементарном здравом смысле, быстро пошел вперед, но не стал взбираться на Детинку, а спрыгнул вниз, едва не сорвавшись с крутого склона, полез вдоль глиняного обрыва, ухитрившись при этом махнуть рукой Твердохлебу, чтобы тот не отставал. Абрек, испуганно поглядывая на край обрыва, понуро завыл вслед хозяину.

- Осторожно! - крикнул тестю Твердохлеб. - Сейчас я вас поддержу.

- Не стоит. Я привык, - успокоил его профессор. - Я здесь уже столько раз... Пробирайся ближе. Вот... Здесь. Внимание! Абрек, жди.

Держась одной рукой за одиночные кустики травы и за корни, торчащие в этих местах, часто обваливающихся из-за дождей и снегов, Ольжич-Предславский второй рукой ловко достал из кармана куртки большой мексиканский нож, щелкнул кнопкой, махнул зачем-то над головой лезвием. "С ума сошел старик", - подумал Твердохлеб. Еще подумал с ужасом, что тесть сейчас сорвется с обрыва и так загремит вниз, что костей не соберешь, а виноватым окажется он, его зять.

"Осторо!.." - хотел крикнуть Твердохлеб и сам чуть не сорвался вниз. Абрек завыл, как на погибель.

- Не следует делать резких движений, - спокойно посоветовал ему профессор... - Врастай в откос, сливайся с ним всем телом... Мать-земля... Принимает и защищает...

С этим бормотанием Ольжич-Предславский, умело орудуя ножом, срезал у себя над головой неровности глиняного обрыва, не обращая внимания на то, что глина летит на него, пачкая импортную элегантную куртку и еще более элегантные брюки:

- Ага! Теперь видно. Видишь? Тебе видно?

Твердохлеб никак не мог сообразить, что хочет показать ему тесть, смотрел на очищенный глиняный крутой склон и сперва ничего не видел, лишь потом заметил какой-то темный, едва прочерченный в желтой глине круг, прерывистый, как бы пунктирный.

- Что это?