Южный комфорт

Добродушность слетела с Кострицы, как последний листок с осеннего дерева. Профессор презирал Твердохлеба окончательно и бесповоротно. С профессорами не спорят - им "внимают", перед ними "благоговеют" и притворяются смиренными овечками. Это Твердохлеб хорошо усвоил, имея многолетний опыт нелегких взаимоотношений со своим тестем профессором Ольжичем-Предславским. Ольжич-Предславский считал себя (не без попустительства некоторой части общественности) крупным теоретиком международного права. К практикам относился почти брезгливо и если не обнаруживал этого чувства перед Твердохлебом, так разве что потому, что тот был профессорским зятем, мужем его единственной дочери.

Понятие справедливости было яблоком раздора между Твердохлебом и его тестем. Почти так же, как вот с профессором Кострицей. Какая-то мистика. В этом жестком кострицинском: "А что это такое?" - Твердохлебу послышалось тестево пренебрежительно-поучительное: "Справедливость - это термин скорее эмоциональный, моралистический и риторический, нежели научно полезный. Как концепция справедливость вызывает раздражение у многих законодателей и ученых, потому что не каждая ситуация ее требует". - "Зато моя работа требует справедливости на каждом шагу! - выкрикивал Твердохлеб. - И какое мне дело, что ученые не умеют сформулировать это понятие?" - "Когда издательство "Энциклопедия Британика", - не слушал его Ольжич-Предславский, - в своей серии "Великие идеи" попыталось сформулировать понятие справедливости, то ему пришлось приводить в пример более тысячи определений, и ни одно из них не могло удовлетворить научный мир. Никто не сказал лучше древних греков: справедливость - это сдерживание силы мудростью. Но в государстве мудрость, как правило, на стороне силы, они нераздельны. Тогда кто же кого в состоянии сдержать?"

Для тестя Твердохлеб умел найти слова, которые хотя и не доказывали ничего заядлому теоретику, зато могли хоть подразнить его. Он говорил спокойно: "Не знаю, как там с учеными определениями, а для меня справедливость - вещь настолько реальная, что часто кажется: мог бы прикоснуться к ней рукой".

Но для Кострицы таких слов недостаточно. Поэтому Твердохлеб сказал другое:

- Для меня самая большая несправедливость, если я живу, а кто-то рядом со мной умирает, хотя тоже должен бы жить.

- Это трогательно! - прыснул профессор. - Если бы я был моложе, то мог бы заплакать. Но пора плачей для меня уже прошла - не догонишь никакими вороными. Посему я скажу: власть над жизнью и смертью - и у врача, и у судьи. У врача по праву небесному, а у судьи? Мы спасаем людей, а вы их преследуете, не даете спокойно пройти свой земной круг. И это справедливость?

- Мы ищем истину, - спокойно посмотрел на Кострицу Твердохлеб.

Профессор даже подпрыгнул от этих слов.

- Какая скромность! - воскликнул он, покатившись по кабинету. - Какая скромность! Они ищут истину! А кто ее не ищет? Может, не ищут ее мудрецы, государственные деятели, ученые, писатели, влюбленные?

- Согласен, - кивнул Твердохлеб. - Ищут. Но у судей это профессия, призвание и самое высокое назначение. Мы стоим и на стороне государства, и на стороне отдельной личности, следовательно, на стороне истины, которая является законом. Истина для нас является законом, а закон есть наша истина.

- Черт побери, у вас необыкновенно высокие полномочия, - пробормотал профессор, - вы государственная элита, вы судейская интеллигенция, прямосудие, а меня и интеллигентом не назовешь, ибо кто я? Акушер, коновал, чернорабочий!

Твердохлеб подумал: а я кто? Дома ему кололи глаза, что он не интеллигент, теперь упрекают, что не чернорабочий. Так кто же он?

Сочувствия он не имел нигде, здесь тоже не надеялся его найти, да и подумать - от кого? От этого волосатого Котигорошка или от его красавицы с треугольными глазами? Пустое дело.

- Полномочия - не вознаграждение и не привилегия, - спокойно и упрямо, как всегда, когда натыкался на сопротивление или недоразумение, сказал Твердохлеб. - В этом мне с вами никогда не сравняться.

- Позвольте поинтересоваться - почему? - прищурил глаз профессор.

- Для общества я личность неприметная, вам же оно платит уважением, званием, материальным достатком, славой.