- А что фамилия? Дым и предрассудок. Тяжелое наследие наших малограмотных предков. Через фамилии нужно уметь переступать. Если ты Остолопов, так что же - и генералом быть не можешь? А если Мальчик - то и не сметь быть министром?
- Я Твердохлеб и хоть изредка могу все же проявить твердость.
- Вот и проявляй. В деле. На пользу нашему отделу.
- А если на пользу истине?
- Ты в школе где сидел? - прозвучал неожиданный вопрос.
- Ну как это - где?
- На какой парте? На передней, на задней?
- Посредине.
- Середина - это ядро. Основа. Что есть наша служба - выполнение долга или выпендреж? Преданность делу - только так. Способности - что? Кто определит, каковы они? А преданность - большое дело. Инициатива и способности - это прекрасно, но они не должны выглядеть упреком другим. Я удивляюсь. Ты такой старательный работник - и чуть было не дошло до партбюро. Может, ты засиделся в следователях? Дадим тебе старшего следователя. Ты в такой семье, у тебя такое окружение. Удивляюсь, почему ты до сих пор не доктор юридических наук?
- Я и сам удивляюсь, - вяло усмехнулся Твердохлеб.
Так пошутили, и у обоих словно отлегло от сердца.
- Давай я переговорю с Ольжичем-Предславским, он же мог бы подтолкнуть, где нужно!
- Я вас прошу. Только никаких просьб, и вообще... Я вполне доволен своей работой и своим... У каждого свой уровень. И не беспокойтесь относительно того моего... не знаю, как и сказать... Во всяком случае, уверяю вас, что не имею намерения подавать заявление, переходить в другой отдел, жаловаться... Нечиталюку же я сказал все, что думаю о его действиях и поведении. И еще могу сказать. Виновата, пожалуй, моя вечная уступчивость, мое чрезмерное спокойствие. Но спокойствие, может быть, только внешнее. А в душе у каждого дремлют порой такие силы, о которых и сам не знаешь. Гамлет во втором действии говорит о своей слабости, а в четвертом заявляет, что у него есть воля, сила. Человек не может быть плоским, как фреска в соборе.
Гамлет и собор Савочке очень пришлись по вкусу.
- Приходилось и нам когда-то в пьесках участвовать, приходилось. А собор - чего же? И я в Софию иногда... Мозаики там - чудесная штука. Урок! Вот так и следователь обязан доказательства собирать и укладывать по камешку. Тогда картина преступления - и все. И конец. Торжество справедливости и юриспруденции, а также...
А также потоки глубокомысленных глупостей, которыми Савочка всегда пытается компенсировать свою недоученность, точно так же как Нечиталюк компенсирует ее своим безграничным энтузиазмом и робостью перед начальством. Довольно странная аналогия с Шекспиром! Но что литературные аналогии? Тут пригодился бы разве что их Фантюрист с одной из своих нелепых фантюресок.
Скажем, так. Двенадцатый этаж. За столом - следователь. Напротив преступник.
- Я от бабы удрал, я от деда удрал и от тебя убегу, - нахально заявляет он.
- Ну-ну, - посмеялся следователь и нажал на соответствующую кнопку. Вошли два милиционера.
- Отведите арестованного в следственный изолятор.
- Ах, я арестован?
- Да, вот санкция прокурора. Можете познакомиться.
- Надеюсь, там не написано, что мне запрещается взглянуть на свет божий из окна?
- Кажется, нет.
- Гуманно, гуманно. - Арестованный подошел к окну. - У вас тут чудесный вид.
- Не жалуюсь.
- И воздух, наверное, чистый, как для ангелов.
- По крайней мере чище, чем для преступников.
- Позвольте дыхнуть?
И толкнул раму, не ожидая разрешения. Наклонился, простер руки, будто хотел прыгнуть со страшной высоты, и вдруг... подался вниз по воздуху, как по желобу.
- Держите его! - крикнул следователь милиционерам. Все трое подбежали к окну, да было уже поздно. Арестованный отлетал дальше и дальше, уже был едва заметен над крышами, в лучах солнца, на горизонте. Летел на лазерном луче, как на волшебном коне. Жил в эпоху НТР...
Вот бы Твердохлебу такой лазерный луч, чтобы улизнуть от этого Савочки и от всех савочек мира!
Так мы проходим к своим надеждам даже тогда, когда они совершенно безосновательны, а то и просто смешны.
Твердохлеб почему-то верил, что его спас бы от всех душевных разладов телефонный звонок от той молодой женщины, которую увидел в магазине на Крещатике. Он не знал, что говорил бы ей, как повел бы себя после ее звонка, - просто ждал, надеялся, безотчетно веря в свое исцеление от голоса, который слышал единственный раз в жизни и который почему-то не мог забыть.
Женщина не звонила, не отзывалась, отходила в небытие и неизвестность все дальше и дальше, все безнадежнее и безнадежнее. Неужели так и отойдет? Собственно, разве это имело значение? Напрасно надеяться, что тебя спасет от самого себя некая посторонняя сила, даже ежели она появится в образе загадочно-прекрасной женщины. Спасайся сам.
Тем временем Твердохлебу нужно было пройти, вытерпеть и преодолеть юдоль занудных наставлений, скрытых угроз, смешных опасений за его судьбу, диких домогательств и претензий. И не только на работе, но и дома.