Южный Крест

Немало сот миль избороздил за это время парусник скиталец морей. Был он и на острове Уналашке, где капитан уговорился со служителями Российско-Американской компании о подготовке байдар и алеутов для будущего северного похода; был он и в Сан-Франциско; посетил бриг и Гавайские острова, и моряки сделали первую опись Гонолулу, этой прекрасной, широко ныне известной гавани. Покинув Гавайи, капитан поспешил туда, где океан так щедро одаривал его неведомыми островами.

Не русский дед-мороз, а владыка морей Нептун принес «Рюрику» новогодний подарок: в первый день января 1817 года открылся низменный лесистый островок. Коцебу так и назвал его: остров Нового года. И точно так же, как в восемьсот шестнадцатом, так и теперь, рассыпались перед «Рюриком» островные группы.

Январь и февраль текли в беспрерывных открытиях: атоллы Румянцева (Вотье), Аракчеева (Малоэлап), Траверсе (Аур) и Крузенштерна (Аилук) в коралловой группе Радак и атолл Чичагова в группе Ралик…

Плавание среди них было очень трудное — отмелые берега, коварные рифы и банки. Требовались постоянная настороженность, быстрота маневра, оправданный риск. У Коцебу порой дыхание захватывало от опасностей, подстерегавших «Рюрик». И боязно и радостно было одолевать столько преград! Хорошо еще, что на Глеба Шишмарева он мог положиться, как на самого себя. И главное — матросы никогда его не подводили.

Где бы ни бросал якорь бриг, его тотчас окружали лодки. Нагие, татуированные синими четырехугольниками, островитяне приветливо размахивали пальмовыми листьями, зычно трубили в большие раковины. Они предлагали гостям кокосовые орехи и бурно ликовали, получая взамен «мёлль» — куски старого железа.

Когда же моряки и ученые сходили на берег, радушие островитян возрастало. Трогательно глядеть было, как радовались они, принимая белых людей. А ведь островитяне не были богаты. Кокосовые орехи, плоды хлебного дерева и пандана; рыбы очень мало; дичь на островках не водилась вовсе.

Но вот эти загадочные белокожие существа начинают проделывать что-то сверхъестественное. Во главе со своим Тотабу они везут на островки каких-то страшных бородатых и рогатых животных, тупорылых визжащих чудищ, птиц, которые, однако, не могут летать, как, например, чайки, да и кричат по-другому. Потом и сам Тотабу и его друг Тамиссо терпеливо объясняют островитянам, что это за животные (козы, свиньи, куры) и какой от них прок. А матросы строят небольшие загоны и учат туземцев ухаживать за животными. Ну, чем же иным, как не сверхъестественными существами могли казаться островитянам люди с «большой лодки»?

Да и впрямь не чудесно ли, что бывший рязанский или калужский мужик толковал «дикарю» Южного моря о пользительности домашнего скота и птицы? И разве не чудесно, что ученый Шамиссо, засучив рукава, брал ло пату, вскапывал огород, сажал семена? А ему ревностно помогали и офицеры, и штурманы, и матросы, помогали заводить огороды и сады для жителей островков, заброшенных в полуденных далях Великого океана…

Как было островитянам не признать в этих белых могущественных людях заботливых добрых друзей! Уплывая от одного атолла к другому, путешественники знали, что оставляют о себе долгую и хорошую память.

«Рюрик» уплывал. Те же, кто смотрел на него с берега, провожали бриг глухим барабанным боем, протяжной прощальной песней, и в ней часто упоминались имена Тотабу, Тамиссо, Тимаро… Эта песня-сказание будет передаваться из поколения в поколение.

* * *

Так было и на том острове, где в хижине, осененной пальмами, прожили несколько лет два каролинца — Каду и Эдок. Но на острове Аур случилось необычайное происшествие, в одинаковой степени удивившее и мореходов «Рюрика» и островитян.

При первом же свидании с жителями Аура, один из них отвел Коцебу в сторонку и сказал:

— Тотабу! Я остаюсь у тебя, куда бы ты ни пошел!

Капитан опешил. Такого еще не бывало. Недоумение его разделяли все спутники. Мелькнуло подозрение, что туземец решил украсть что-нибудь, а ночью улизнуть с корабля. Однако, поглядев на его открытое, честное лицо и подумав, что можно ведь и присмотреть за малым, Коцебу согласился.

Этим туземцем был, конечно, Каду. Получив согласие «тамона», как он именовал командира корабля, Каду сказал товарищам, что навсегда остается на «эллип-оа», на большой лодке белых людей.

Теперь опешили островитяне. Опомнившись, начали они с жаром убеждать Каду не делать этого. Но тот смеялся и отрицательно качал головой.

Не послушал он и увещаний Эдока, взывавшего и к его дружеским и к его родительским чувствам: на островке оставался маленький сын Каду. Исчерпав словесные доводы, Эдок попробовал увлечь земляка силком. Каду хмуро оттолкнул его, и Эдсж, не удерживая слез, спустился с брига в свою лодку.