Южный Крест

Все встало вокруг. Разрушение Дома, гибель старых вещей, игрушек, разборка сараюшки во дворе, всяких кладовок и чуланчиков довели нас с мамой до настоящей депрессии. Когда мы брались за это гибельное дело, мы не предполагали, чем это окажется в реальности. Отсчитывая жизнь вспять, по годам и весям, бредя к сердцу прошлого, увешанные кусочками карнавальных костюмов, школьных фотографий, любовных писем бабушки и дедушки, гербариев и дневников - всем этим невыносимым хламом, который выбросить нельзя, а куда девать - неизвестно, бредя к самому сердцу прошлого, дотрагиваясь до него с нежностью и тоской, мы умирали в печалях, теряя, обретая и навсегда отпуская нашу окончившуюся жизнь. Глубоководную реку памяти, лет, что прошли и не вернутся никогда, горячего дыхания прожитой жизни, тепла и магии оставшегося сзади, окруживших нас потоками и впитавшихся в нас золотой россыпью, мы отрывали от себя своими руками. И замешивая тонны своей жизни на слезах вечной разлуки, разбрасывали щедрыми пригоршнями вокруг - это последнее сокровище, это единственное и последнее сокровище нашей жизни.

Тогда я прошел, тогда я прошел этот путь и заглянул в свое сердце и в сердца своих близких, и содрогнулась моя душа.

И понял я, что мера жизни есть боль, а мера боли есть одиночество. И понял я, что останусь один под этим небом. Раны и слезы малых существ пропитали эту землю, горьким потоком вошли в стебли и травы, и цветы. Смотри туда, почаще смотри - наверх, вбери в глаза эту красоту, дыши ею, помня, что мера жизни - одиночество, и нет, и не будет другого конца.

Теперь, после того как мамин дом стал собственностью Лены, она возненавидела маму неугасимо.

- Ну... ты ведь, наверное, понимаешь, - сказала Лена перед отъездом, твоя мать всю жизнь относилась ко мне так презрительно, что у меня именно и был соблазн так поступить.

Глава 3

Еще рано, но мир уже раскален. Эвкалипт шевелит узкими листьями, отбрасывая томную и побледневшую от жары тень под свои ноги.

Еще немного понежиться в постельке, сейчас и кофе.

- Ма... ма!.. Где же ты?!

- Деточка проснулась. Выспалась ли, маленькая?

- Мамуля, кофейку бы лучше...

- Да, Светочка, сейчас.

"И правильно, так ему и надо. Ушла и мать увела. Он думает, он пригласил нас сюда, так ему все можно!"

Она подняла голову, прислушиваясь к себе. Ее светлые глаза потемнели, наливаясь тяжестью. Долго она смотрела в пустоту невидящим взором, и иногда странное выражение проскальзывало по ее лицу. Если бы мать увидела ее в эту минуту, то, наверное, была бы поражена глубоким несоответствием теперешнего большого внутреннего напряжения с ее всегдашним легкомысленно-безмятежным видом.

"Садись на самолет, - бормотала она, мрачнея, - здесь все будет. В Ригу позвонил..."

Не в силах больше лежать неподвижно, она села на постели, надела тапочки, машинально завела будильник и осталась сидеть в той же позе.

"Муж волнуется... как же - почти без ничего, долго ли пробуду да когда позвоню. Недолго, Стасик, недолго, папочку пол-жизни не видала..."

Внезапно в лице ее промелькнуло глубоко несчастное и беспомощное выражение. Она замерла, превозмогая себя, но не сдержалась, и неожиданно глаза ее наполнились медленными и полными слезами. Теплой ладошкой она с нежностью потрепала себя по щеке, улыбнулась, потрепала с другой стороны и взглянула на мать, появившуюся в дверях.

- Ты, мамуля, что Стасу по телефону сказала? Я тебе не велела с ним то да се обсуждать, нет меня и все, ушла и когда буду - неизвестно!

- И не буду, Светик. Но столько времени прошло... - Нина Ивановна, разглядывая дочку, проникновенно добавила: - Может, ты ему что-нибудь скажешь? Все-таки муж...

- Мамуля, ты в любви не понимаешь, а советы мне даешь...

- Ты, красавица, сама знаешь. Только растерялся он совсем... простодушно сказала Нина Ивановна.

- Потом как-нибудь. Он сам звонить перестанет, я думаю.

- Ах, доченька... Если уж говорить по-совести, не такой он и муж был хороший. Недостоин он тебя. Я раньше нет-нет, да подумаю так, только тебе не говорила. А теперь отсюда виднее... - сказала Нина Ивановна, как будто неожиданно для самой себя крепко проговорившись. - Вот Максим не видный, с виду захудалый да кривой, но выглядит не в пример солиднее... - Нина Ивановна впервые заговорила о Шустере прямо.

- Деньги у него солидные! - не без коварства усмехнулась дочь.

- Я не это имела в виду!

- А может как раз это, мамуленька? - Света зорко взглянула на мать, а та смутилась, но не конфузливо, а с негодованием и даже слегка всплеснула руками.

- Как ты подумать о матери такое могла?! Решай сама! А все-таки Стасик тебе муж. А муж есть муж!

- Что-то ты, мамуля, разное говоришь, - Света покосилась на мать. - Что ты надумала?

Нина Ивановна склонилась над чашкой, помешивая кофе. Она, казалось, имела что- то в виду, но догадаться до этого дочь должна была бы сама.