Южный Крест

— … Нет, честное слово, — повысил голос толстяк, — я просто с трудом удержался, чтобы не кинуть этому сеньору в лицо ихнюю седулу [73] — нате, мол, получите, я теперь не ваш!

С этими словами он посмотрел направо и налево, словно ожидая поддержки со стороны слушателей. Но поддержки выражено не было, наступило несколько неловкое молчание.

— Ну, в лицо-то не стоило бы, наверное, — сказал кто-то.

— Нет, я бы, конечно, себе этого не позволил, — загорячился толстяк, — это уже инцидент, я понимаю! Но желание было. И вы, товарищи, должны просто понять, — он приложил к груди растопыренную руку, — после всего, что мы здесь вытерпели за это время, — то есть нет, вам это понять невозможно, советскому человеку просто не представить себе такого! Чтобы тебя ежедневно и ежечасно — на каждом то есть шагу — унижали, оскорбляли твое достоинство, вытирали об тебя ноги…

Он снова оглянулся вокруг себя и, встретившись глазами с Полуниным, протянул руку ораторским жестом.

— Вот товарищ — извиняюсь, не знаю по фамилии — товарищ скажет то же самое!

Взгляды сидевших за столом обратились на Полунина, тут уж было не отмолчаться.

— Не знаю, — сдержанно сказал он. — Мне служить половой тряпкой не приходилось…

— Нет, ну фигурально говоря, конечно, не в буквальном же смысле! Я говорю вообще об отношении — когда тебе всюду тычут в глаза, что ты «экстранхеро» [74], человек второго сорта, пока действительно не начинаешь себя чувствовать просто, понимаете ли, каким-то отверженным!

Полунин пожал плечами:

— С этим спорить не буду, в чужой стране действительно чувствуешь себя… не очень уютно. А насчет того, чтобы в глаза тыкали… Вы Аргентину имеете в виду?

— Конечно!

— Тогда это ерунда.

— То есть как это «ерунда», позвольте, — толстяк опять стал горячиться, — если для иностранца всегда самая тяжелая работа, самая низкая зарплата…

— Первый раз слышу, чтобы зарплата зависела от национальности. Какая у вас профессия?

— По образованию я — музыкант, но здесь, конечно, работал не по специальности. Здесь я был плотником. Строительным плотником, на опалубке…

— И вам платили меньше, чем аргентинцам?

— Конечно, меньше!

— За одинаковую работу?

— Да, представьте себе, за ту же самую работу!

Старший электрик, уже поднявшись из-за стола, задержался у двери, видимо заинтересованный этим дурацким спором. Полунин, ругая себя за то, что не отмолчался, допил свой компот и тоже встал.

— Может, быть, — сказал он примирительно. — Жулья, конечно, хватает всюду. Я только не понимаю, что вас держало в такой фирме, — ушли бы в другую, и дело с концом.

— Интересный вопрос — что держало! — взвизгнул толстяк. — Безработица держала, молодой человек, вот что! Да, представьте себе!

— Побойтесь вы бога, — с изумлением сказал Полунин, — какая, к черту, безработица с вашей специальностью? Да здесь все эти годы не было более дефицитной профессии, чем строительные плотники!

Толстяк пошел пятнами.

— Я… я не понимаю! Вас послушать — просто рай земной, да и только, — нет, в самом деле, товарищи! И отношение прекрасное, и безработицы никакой нет, и платят всем по справедливости! А ведь, между прочим, неувязочка получается! Если там так хорошо, — толстяк патетически указал на открытый в сторону причала иллюминатор, за которым в этот момент с железным гулом медленно проезжал рельсовый кран, — вы-то почему здесь, на советском судне, а?

Задав этот вопрос, толстяк победно оглянулся на доктора и стармеха. Полунину вдруг стало его жаль.

— А вам этого все равно не понять, — сказал он, направляясь к выходу. — Во всяком случае, вопросы труда и зарплаты на мое решение не повлияли…

Электрик вышел из салона вместе с ним, беззвучно посмеиваясь.

— Хорошо вы его напоследок уели, только ведь и в самом деле не поймет. Если дурак, так это надолго…

— Да ну его к черту. Воображаю, будет потом рассказывать, как его тут капиталисты голодом морили…

— Точно, точно. Такое и рассказывают, а что вы думаете! Странно только, никому в голову не придет простой вопрос: ну хорошо, а если бы ему там — за границей — платили больше, то он бы, выходит, и не вернулся? Вот тут уж действительно «неувязочка», скажем прямо… Так в машинное не хотите со мной?

— Я зайду позже, Владимир Анатольевич.

— Ну давайте, я уж до отхода оттуда не вылезу…

Он вышел на палубу, погрузка за это время продвинулась — уже начали укладывать верхние ряды тюков. Часа через три, пожалуй…

К нему подошел худощавый пожилой человек восточного облика, сказал, что его зовут Тиграном Вартановичем и что они соседи по каюте. Поговорив с ним несколько минут, Полунин понял, что его собственная «одиссея» — небольшая прогулка в сравнении с кругосветными странствиями доктора Оганесяна. Тот, как выяснилось, побывал уже и на Ближнем Востоке, и в Африке, и в Австралии, и в Штатах, а в Аргентину приехал через Бразилию…

— Чего это вас носило? — с изумлением спросил наконец Полунин.

— Судьба, понимаете, так сложилась, — виноватым тоном ответил Тигран Вартанович, — иногда сам удивляюсь, честное слово…