Южный Крест

— Нет, этого я не думаю, провокаторы ведут себя осторожнее. Просто никакого чувства ответственности Однажды проиграл деньги из партийной кассы, представляешь?

— Представляю. Вы его предайте суду тайного трибунала — за растрату сумм, предназначенных для революции. Заочный приговор, потом удар кинжалом в темном переулке, это же так романтично. А я могу сыграть роль приманки — назначу ему свидание…

— Опять идиотские шуточки, — с неудовольствием сказал Лагартиха.

— Какие шуточки, милый, речь идет о жизни человека. Даже если это рогоносец, не платящий долгов и проигрывающий партийные деньги. Нет, мне его жалко, может у него нет в жизни других радостей? Не нужно убивать, пусть себе играет в рулетку, ты просто выцарапай у него сотню пиастров на сегодняшнюю оргию.

— А потом ко мне?

— Да уж куда от тебя денешься…

— И все-таки я не очень представляю себе, как мы сможем ее использовать, — сказал Полунин. — И будет ли от нее вообще польза. Что будет опасность — это точно.

— Конкретно? — спросил Филипп. Он отошел от окна и посмотрел на Полунина, лежащего на кровати. Тот на ощупь нашел на полу пепельницу, раздавил окурок и сцепил кисти рук под затылком.

— Что — конкретно? Ты ведь не можешь поручиться, что она не разболтает всем своим приятелям. Нам не хватает только широкого паблисити!

— По-моему, она не такая дура, это во-первых…

— В постели всякая женщина становится дурой, — сказал Дино. — И обычно — дурой болтливой. Тут Мишель прав.

— … во-вторых, — упрямо продолжал Филипп, — она не знает главного. Хорошо, допустим, она разболтает. Но что? Что мы собираем материал о нацистских колониях? Да черт побери, таких охотников за сенсациями тут уже побывала не одна сотня. Кого они беспокоят? Колонии так засекречены, что к ним не подобраться, — боши рассчитывают именно на это. А что мировая общественность в принципе знает о существовании этих осиных гнезд — им наплевать.

— Согласен, но за каждым нашим шагом будут следить.

— Мы должны учитывать и такую возможность.

— Учитывать возможность — это одно, а самим подставлять голову… — Полунин пожал плечами. — Не знаю, я бы, пожалуй, воздержался. Впрочем, что теперь говорить, — если твой шаг был ошибкой, то она уже все равно сделана.

— Да, теперь обсуждать поздно, — сказал Дино. — Будем надеяться, что ошибаемся мы с Мишелем. Но она хоть действительно не любит этих вшивых наци? Нынешняя молодежь к подобным вопросам скорее равнодушна.

— Она их ненавидит. Иначе почему бы она бросила семью? Ее отец всю оккупацию делал деньги, поставлял что-то для люфтваффе. Летом сорок четвертого установил контакт с бельгийскими макизарами [5], там в Арденнах действовало несколько отрядов. Помогал продуктами, медикаментами, даже один раз достал для них небольшую партию оружия. Представляете? Девчонка все видела — четыре года у них в доме толклись бошские офицеры. Потом родитель исчез, а в день освобождения Антверпена подкатил к дому на английском джипе, с автоматом, с трехцветной повязкой на рукаве, словом герой Сопротивления… Все равно у них потом чуть ли не каждую ночь били окна, а на стенах рисовали свастики.

— Сколько ей тогда было? — спросил Полунин.

— В сорок четвертом? Лет двенадцать, — сейчас ей двадцать три, посчитай сам. Короче, когда начались процессы над коллаборационистами, папа ван Стеенховен решил смотать удочки и срочно раздобыл себе какой-то пост в бельгийской оккупационной администрации в Германии…

— Беднягу неудержимо влекло к колбасникам, — меланхолично заметил Дино.

— Просто там было легче дождаться более спокойных времен. И потом точный политический расчет: Обвинить в сотрудничестве с врагом представителя короны — это уже скандал, вы ведь понимаете… Все это, повторяю, происходило на глазах у Астрид, а в молодости подобных штук не прощают. Потом у нее еще была какая-то история в университете, — она поступила туда, вернувшись из Германии, я толком не знаю, что случилось, расспрашивать было неудобно. Возможно, кто-нибудь напомнил ей о папочкиных делах во время оккупации. После этого она порвала с семьей, — как видите, у нее достаточно оснований не любить бошей.

— Ну а этот ее аргентинец? — спросил Полунин.

— Вот он-то и есть самое интересное! Собственно, я ведь ради него с нею и познакомился…

— Где у черта ты ее вообще откопал? — спросил Дино.

— Терпение, парни, терпение. Не перебивайте на каждом слове, иначе никогда не кончу! Дело было так. Звонит мне вчера некий Гренье, он здесь от «Франс суар», я его немного знаю еще по Парижу… Ну, встретились, посидели, выпили, я стал расспрашивать о местных делах. Он здесь уже второй год, неплохо ориентируется. Когда зашел разговор об Аргентине, он рассказал любопытную вещь… Скажи-ка, Мишель, ты там слыхал что-нибудь о так называемом «Национальном антикоммунистическом командовании»?

— Есть такое, — подумав, сказал Полунин. — Что-то вроде гестапо на общественных началах.

— На общественных? Гренье считает, что это организация правительственная.

— А черт ее знает. Выступает она под маркой общественности, а какие там у нее на самом деле связи с Розовым домом…