Южный Урал, № 1

Башкирских старшин пригласили в крепость. На площади у замка, на земле были разостланы ковры и кошмы. Посреди них стояли деревянные шайки с дымящимся мясом, жбаны кумыса. Знатные гости расселись. Начался пир. Пили пиво, кумыс и водку.

Мурза Тевкелев был ласков и обходителен. Самых верных награждал красным сукном на кафтаны. Пожимал руки. Благодарил. Заверял в помощи и защите от непокорных. Призывал быть такими же, как тархан Таймас Шаимов, с которым он, Мурза Тевкелев, побывал в Киргиз-Кайсацкой орде и сослужил немалую службу государству, за что и был жалован самой Анной Иоанновной кафтаном и саблей.

За каждого обласканного башкирца пили вино. Стоял шумный говор, смех, лились весёлые башкирские песни.

На крепостные бастионы подняли пушки. Вспышки огня и гулкие пушечные выстрелы возвещали о рожденьи в Зауралье новой крепости.

В ночной мгле раскачивались посиневшие трупы… Ветер усиливался…

Лидия Преображенская БАБУШКИНА КОМАНДА Очерк

На улицах городка тишина.

Удушливым жаром дышит земля. Где-то глухо гром погромыхивает. Это прячется за чёрными-чёрными тучами августовская тяжёлая гроза.

Может быть от этого мучительно ноют ноги, может быть от этого не спится. Давно внучки уснули, а бабушка Шура охает, вздыхает, ворочается с боку на бок, старается поудобнее уложить больные ноги. Ползут думы упрямые в голове. Семьдесят лет живёт она на свете. Чего только не видела за эти годы, чего не испытала. Маленькой, брошенной девочкой, без куска хлеба бродила по улицам, крепкой девушкой умело и ловко трудилась, устраивала чужую панскую жизнь. А потом — листовки расклеивала, прокламации.

Давно это было, многое стёрлось в памяти. Давно знакомым стал городишко уральский с серебристыми дюнами отвалов, с маленькими землянками старателей. Только помнятся ярко ночи тёмные в гражданскую войну в партизанском отряде. Собственными сильными руками отвоёвывала себе и другим новую жизнь бабушка. Думала, не вернутся больше чёрные дни. А теперь вот снова напали на родную землю враги, второй месяц терзают её.

Эх, разве такое сейчас время, чтобы спать спокойно? Была бы моложе, пошла бы опять партизанить. Да стара уж стала и здоровья нет. Трудно. Чем же помочь стране? Что же сделать, чтобы скорее война кончилась?

С самых первых дней войны не найдёт себе места бабушка Шура. Вот и не спится поэтому, вот и кости сильнее ноют и всю ночь думы в голове.

* * *

Утро пришла ясное, тёплое, умытое ливнем. А с ним пришли всегдашние хлопоты. Корова у крыльца стоит и ждёт, когда бабушка Шура выйдет, сена даст, подойником звякнет, тёплой привычной рукой погладит набухшее от молока вымя.

Потрескивают дрова в печке, скоро внучки встанут, надо для них пирожков испечь. На это бабушка мастерица. Хлопочет, суетится, а у самой всё думы упрямые в голове: была бы здоровая, молодая, знала бы что делать, чем Родине помочь.

Много дел больших, важных у сына, Дмитрия Арсентьевича. Торопливо он допивает чай, торопливо закуривает на дорогу папиросу.

— Дима, а Дима, — говорит бабушка Шура, — растолкуй ты мне, — вот по радио всё говорят, что надо стране помогать — утильсырьё собирать, а что это за утильсырьё такое? Кожа, тряпки разные, бумажки, галоши драные, или ещё что другое?

Смеётся сын:

— Кожа, тряпки? Да, что же, неугомонная ты моя, из кожи что ли самолёты делают? Утильсырьё не только тряпки, да галоши драные, а разный лом металлический, например, железный, медный. А этот лом нужен сейчас особенно. Из него заводы снаряды приготовят, самолёты сделают, чтобы фашистов бить.

Если бы пошла по улицам такое утильсырьё собирать — вот и помогла бы Родине крепко. Можешь и внучат в помощники взять.

Ушёл сын, его могучая фигура за окном промелькнула и дым табачный давно растаял. А бабушка Шура как стояла у окна, так и с места не сойдёт от волнения.

«Вот оно какое утильсырьё. Значит, и правда помочь Родине можно. Вон сколько старья железного валяется на каждой улице, в каждом дворе. Как же я не догадалась раньше?»

* * *

— Ара, беги, вон там в уголке ведро худое валяется… Лёля, тащи тазик сюда. Алка, помоги мне тележку подвинуть, — на всю улицу командует бабушка.

Внучки охотно пополняют её приказания. Бойко шлёпают босыми ногами по тёплым лужам, подбирают обрезки железные, никому ненужные старые ведра, тазы.

У забора останавливается молодая женщина. Приподняв подол светлого платья, чтобы не зацепить за проволоку, разбросанную на дороге, она удивлённо восклицает:

— Александра Петровна, что это вы, делаете?

Бабушка сердито сверкает очками в сторону светлого платья и кокетливой шляпки.

— А вы разве не видите? Железный лом собираю. Для Красной Армии.

— Да как же вам сын разрешил? Отдыхать, лежать надо в ваши годы, а вы…

— Отдыхать, лежать, — насмешливо повторяет бабушка, — эх, вы, да если все лежать будут, что получится? Быть нам тогда у немцев рабами, вот что. Это вы уж лежите, если совесть позволяет, а я не могу.

И она снова берётся за тяжёлую тележку. Женщина сокрушённо качает головой. К ней подходит другая и, улыбаясь, говорит вполголоса: