Южный Урал, № 1

«Серой говядиной» казаки презрительно называли солдат-пехотинцев, считая себя умнее, грамотнее их. А на самом деле редкие казаки были грамотные, даже казак — торговец Потап Дубонов и тот не был грамотен. Озорной Кирик Леонидович — дружок Варварки, забирал у него в долг товары и по настоянию Дубонова выдал ему расписку, а в ней было написано:

Это дело свято —
У Дубонова мясо взято.
Мясо коровье,
Ешь, казак, на здоровье!
Хотя мясо и съестся.
А с Дубоновым надо расчесться…

Я бежал мимо лавки, когда торговец зазвал к себе и сунул мне в руку замусоленный леденец.

— На, похрусти на здоровьечко! Сказывают ты грамотей. Будь милостив, зачти мне расписочку!

Я зачитал вслух творение учителя. Вначале казак полуудивлённо-полуобиженно растянул рот до ушей, напоминая собою рыбу, выброшенную на горячий песок. Глаза его таращились, ощеренные по-щучьи зубы блестели среди рыжей бородищи. Но вдруг он хлопнул себя по коленкам, присел и залился весёлым смехом.

— Шельмец! Ах, шельмец, их благородие!

Учителя, из уважения к его учёности, он называл «их благородие».

— А всё-таки расчесться надо! — продолжал он гоготать на всю лавку. — Ах, шутник, их благородие!…

Отсмеявшись, он неожиданно уставился на меня рачьими глазами, покачал головой.

— Скажи на милость, сам мал, а башковитый! Вот те и Назар, голота, а внук грамотей. Ну, иди, иди, чернильная душа, гусиное перышко, чего стал тут, более леденцов не дам! — он бесцеремонно выпроводил меня из лавки.

Однако, он всюду таскал с собою расписочку и на досуге показывал казакам.

— А ну, зачтите, чего тут накарябано!

Купцу было лестно, что учитель посвятил ему «свою письменность».

Этот же Дубонов о станичниках говорил так:

— Что такое ренбурхский казак? Это чисто православный человек! Столб веры христианской и опора купечеству!

Оренбургские казаки, в отличие от донских, терских, кубанских и даже сибирских казаков, не представляли из себя племенной цельности. Это была смесь самых разнообразных выходцев из России и из азиатских степей. Тут слились воедино: и донские казаки, и беглые от царских утеснений кержаки, и солдаты петровских времён, и калмыки, и башкиры, и мещеряки, и украинцы. В оренбургском казаке всё смешалось, боевые походы создали тип выносливого крепкого воина, по внешнему виду зачастую с угловатыми выпуклостями лица, нередко с косыми разрезами глаз и почти всегда с грубоватым и жёстким выражением степного воина.

В своё время, эти войска долгие годы сдерживали нашествия азиатских кочевников на Русь и постепенно из поколения в поколение оттесняли их в глубь степей, приведя под конец их под высокую руку Российского государства. За свою полную тревог службу они получали от правительства в собственность земли, отнятые от коренных степняков. В 1755 году в царствование Елизаветы Петровны за оренбургскими казаками было закреплено двенадцать миллионов десятин земли, раскинутой на обширном пространстве между степными реками: Уралом, Уем, Тоболом, Увелькой, Иргизом. За все льготы, земли и награды, казаки должны были поставлять конное вооружённое войско. В мирное время оренбургское казачество выставляло шесть полков, а в военное — восемнадцать во главе со своими офицерами, подготовленными в особом казачьем училище в Оренбурге. Давно отгремели битвы на востоке, и степи успокоились, но оренбургское казачество продолжало нести службу внутри империи, являясь опорой трону.

До пятидесяти лет казак числился на действительной службе и должен был всегда пребывать в готовности к походу. Казак только и жил этими походами, мечтал о них и заниматься хозяйственными делами ему претило.

В станице единственным занятием казака, которое ему приходилось по сердцу, были упражнения на стрельбище. На широкое степное плато за станицей съезжались сотни конных станичников, чтобы поупражняться в стрельбе и в рубке. Дедко Назар за старостью давно вышел в чистую, но всякий раз, прознав, что казаки собираются на стрельбище, начинал суетиться уже с вечера: чистил конька, засыпал ему отборного овса, просматривал своё старенькое ружьишко, сабельку. Бабка пекла ему шанежки, готовила дорожную укладку. И старухе было лестно, что старик «не последняя спица в колеснице». С вечера старуха обегала соседские курени, суетливо рассказывая казачкам, как она собирала своего воина «до походу». Дед в эти дни ходил важный, с расчёсанной бородой, а на груди у него красовался георгиевский крест, который он «начеплял» в торжественных случаях. Но самое важное наступало, когда дед снимал со стены свою сабельку в стареньких ножнах. Я с улыбкой смотрел на старика: «Подумаешь, нашёл чем важничать! Старой шашкой».

Дед брал в руки клинок, истово трижды крестился на иконы и потом обнажал его. Совершалось чудо: с синеватой ручьистой стали казалось сыпались искорки. Дедко наклонялся и целовал клинок.

— Ну, благослови, старая! — кланялся он бабушке, словно и впрямь собираясь в дальний поход, на войну.