Южный Урал, № 1

— Хорошо, коли так! Погоди ж, я тебе напомню это! — сжал кулак казачонок и отошёл от окна. — Пошли! — сказал он.

Я догадался, что думает предпринять наш дружок, и чтобы не огорчать Варварушку, сказал ему:

— Ты смотри, молчи! Ничего ей не говори!

— Ишь ты! Как бы не так! Он подсыпается к поповне, а я молчи, ну нет! — свистнул Митяшка и, сорвавшись с места, помчал вдоль улицы к своему куреню. Он ворвался во двор в ту минуту, когда Варварушка спускалась с крылечка.

— Варварка, гляди, что робится! Кирик Леонидович романцы с поповной распевает! — вбежав, закричал он.

С румяного сияющего лица Варварушки мгновенно сошла краска. Она обмякла и опустилась на ступеньку крылечка.

— Ох, моё горюшко! — простонала она.

В глазах казачки заблестели слёзы, они набухли и жаркими каплями покатились по бледному лицу.

— Ох, ты моё горюшко! — сквозь слёзы повторяла она: — Будто чуяло моё сердце. Может ты обмишурился, Митяшка?

Казачонку стало жалко свою приёмную мать, он понял свой промах и потупил глаза.

— Может и поблазнило мне, но будто его голос чуял! — нерешительно отозвался Митяшка. — Может Иванушко лучше видел! — указал он на меня.

Варварушка подняла на меня заплаканные глаза.

— Я ничего не видел! — солгал я, очень расстроенный глубокими переживаниями молодой женщины.

— Ну, ничего, ничего! — прошептала она, вытирая слёзы. — Не глядите так на меня, это я по дурости…

Она поднялась и расслабленной походкой ушла в горницу.

— Видишь, что ты наделал! — набросился я на дружка.

Митяшка почесал за ухом.

— Ошибся малость! — сознался он. — Но того хворобу-изменщика, из ружья стрелял-бы!

Убитые горем мы оба вышли на реку и долго бродили, думая как помочь Варварушке в беде…

Вечером я забрался на «кошачью горку»; деда не было, я прикрылся его старым полушубком и долго с тоской смотрел на оконце. За ним сиял зеленоватый лунный свет. Бабка возилась у печки. В эту тихую пору дверь скрипнула и в горницу неслышно вошла Варварка.

— Ты что так припозднилась? — тихо спросила её бабушка.

Казачка жарко жалуясь что-то зашептала старухе.

— Ах, он непутёвый! Ах, он, обманщик! — возмущённо выкрикивала бабушка.

Я плотнее укрылся полушубком и совсем замер. Рядом на краю печки сидел кот Власий и сверкал своими колдовскими глазами. Варварушка испуганно взглянула на кота, поёжилась, но Власий Иванович сидел не шевелясь, не обращая внимания на гостью. А она страстно и горячо жаловалась старухе:

— Присушила его поповна. Присушила Любушка! Нет ли у тебя, бабушка, чего на отсуху?

— Есть, моя жаворонушка, и на присуху, и на отсуху! — успокаивала её бабушка.

— Помоги мне, родная! — жалостливо просила казачка.

Меня всего потряс её умоляющий голос, внезапная слабость этой женщины. Всегда весёлая, сильная и горделивая, а тут неожиданная измена сломила её.

Бабушка зачерпнула ковшик воды, перекрестилась три раза и шопотком сказала Варварушке:

— Становись поближе, моя жаворонушка, да вторь за мной: потихоньку, но вразумительно. Слушай!

— На море, на океане, — зашептала старуха, и каждое её словечко было, как жемчуг полновесно, чеканно и отчётливо доносилось до меня. — На острове Буяне стоит столб, на том столбе стоит дубовая гробница, в ней лежит красная девица, тоска-чаровница, кровь у неё разгорается, ноженьки не поднимаются, глаза не раскрываются, уста не растворяются, сердце не сокрушается. Так бы и у меня Варварушки — почесной казачки — сердце бы не сокрушалося, кровь не разгоралася, сама бы не убивалася, в тоску не вдавалася. Аминь!»

Варварушка слово в слово повторила за бабушкой наговор на отсуху. Старуха трижды отхлебнула из ковша воду и трижды брызнула ею на казачку.

— Ну, смотри, родная, ноне непременно полегчает! — успокаивая, прошептала бабушка. — И стоит ли тебе, моя жаворонушка сокрушаться по нём! Не стоит он того! Гляди, какая ты пава: круглая, да мягкая, да глаза, как звёзды! Краса моя!

В эту минуту кот Власий не утерпел и расчихался. Варварушка испуганно отшатнулась.

— Ты не бойся! — успокоила бабушка. — Сотвори христианскую молитовку и иди с богом домой, да усни, и всё, как рукой, снимет!

— Спасибо, бабушка! — поклонилась казачка.

— В добрый час, доченька! — отозвалась бабушка.

Снова среди тишины проскрипела дверь, и старуха одна осталась в горнице.

— Ох, горе-то какое с красавицей стряслось! Вот аспид! Ах, аспид! — огорчённо зашептала наедине бабушка.

Я ничего не рассказал Митяшке о ворожбе старухи. К чему? Он и без того слишком заботился о Варварушке, принося ей лишнюю боль. Все дни он трётся у церковного дома и заглядывает в окна, хотя там никто больше не поёт.

«Смотри и впрямь «отсушила» бабушка», — удивляясь силе заговора, думал я.

Однако, на деле произошло другое. Спустя три дня после памятного пения учитель внезапно заболел. Два дня лежал он в горячке и никто к нему не подходил. На третий день в курень к Варварушке прибежал школьный сторож и сообщил ей:

— Учитель наш шибко захворал. Приходил иерей, взглянул, да руками замахал. Баит, оспа приключилась, заразно!

— Ой, лихонько! — схватилась рукой за сердце казачка: — Что ж, чумовой, ранее молчал!