Южный Урал, № 1

Я в изумлении разглядывал деда: откуда у него бралась такая ловкость и лихость? Старику под семьдесят лет, но держался он прямо и был румян. Словно угадав моё восхищение, старик похвалился:

— А ты что думал! Мы ещё потопаем по земле, милай! Эх-х!..

К полдню жар прогнал людей в коши. Среди юрт вились к небу голубоватые струйки дыма. Из недалёкой березовой рощицы доносилось конское ржание, блеянье овец. В коше пахло свежим овечьим салом, перегоревшим кизяком и человеческим потом. Дед вместе со знакомыми казахами устроился неподалеку от юрты, в тени берёзового колка. Казахи наперебой угощали нас кумысом. Старик пил жадно и похваливал хозяев…

Отоспавшись и отдохнув в тени, казак попрощался со своими приятелями.

— Ну, бывайте здоровы! На том спасибочко! А мы машир-машир до дому!..

На золотых главах собора погасала вечерняя заря, городок погружался в лёгкую сизую дымку. С высоких минаретов разносились призывные крики муэдзина:

— Алла! Алла!..

На улицах и площадях, где только заставал их призыв муллы, казахи, подостлав кошмы, упав на колени, усердно молились.

Утомлённые мы вернулись домой, и дед, плотно поужинав, убрёл под навес на вольный воздух, где хорошо спалось. Вскоре на дворе послышался его могучий храп…

На другой день дед спозаранку уехал на башкирский базар.

— Ты, малый, мне только помеха! — остановил он мой порыв: — Иди, гоняй на форштадте голубей. Худой ты конник, а мне через тебя стыд!

По глазам деда, однако, я понял, что старый плутует. По словам тётки, желчной и сердитой женщины, деду ноне «под хвост попала возжа». Вечером это оправдалось, — старик вернулся пьяным. Он ехал по широкой улице на одногорбом верблюде, громоздясь на нём, как казахский бай. Величественно подбоченившись, он горделиво разглядывал встречных. За верблюдом покорно брёл вороной конёк. Второй пошёл на менку. Дед торжественно подъехал к воротам и по-хозяйски закричал:

— Эй, бабы, отчиняй ворота!

Мать выбежала на двор и, увидев деда на верблюде, всплеснула руками:

— Ахти, лихонько! Где же вы конька подевали, батюшка?

— Не видишь, что ли, сменял! — весело ответил старик.

Верблюд был стар, беззуб и зол. Животное ревело и плевалось на всех, а сбежавшиеся соседи смеялись над дедом:

— На какого хрена ты, старик, доброго конька сменял. Гляди, да эта шкура век доживает. И ты киргиз, что ли? Как ты, батька, тепереча на таком звере в станицу въедешь? Казаки, поди, разбегутся!..

Пьяный дед куражился, размахивал руками.

— Вы ещё малосольны в таком деле, ни бельмеса не разумеете. Я на ём, как хан вышусь над народом! Эх-хе-хе, верблюдка, мой милый! — весело жмурился он на животное.

— Очумел старый, — ворчала тётка, зло разглядывая животное: — Ишь, что надумал. Проспится поди, зачешет затылок!

Она словно угадала. Дед выспался под навесом, на ветерке его изрядно продуло, хмель испарился. Проснувшись утром, он почесал затылок и пожаловался:

— Башка ноне невыносимо трещит. Наверно вечора выпил сверх положенного.

Завидя улёгшегося среди двора облезлого верблюда, он вылупил удивлённые глаза:

— Это что ж? Откуда такая зверюга выискалась?

— Да это ж ты сам, дед, выменял! — холодно отозвалась тётка.

— Не может того быть! Аль я оглупствовал? Тут выходит ведьма наворожила, мово конька на верблюда оборотила. Ишь, чорт какой! — ругаясь, он сердито оглядел верблюда.

Однако, делать было нечего. Он взял его за повод и молча увёл на меновой двор. Там он весь день бродил среди людской толчеи со своим верблюдом, но никто не пожелал купить его.

— Ты что, сдурел, станичник? Кому надобна старая зверюга, зараз сдохнет! — насмехались над ним люди.

Старик с горя напился и прибрёл домой. Он улёгся на своём обычном месте, под навесом. Сбросив чекмень, он долго жаловался себе:

— Все люди живут, как люди. А я что? Нехристи и тыи вон на юрту по три бабы имают, а я… Одна, да и та старая… Уйду, уйду, да приму басурманскую веру!

— Да куда ты уйдёшь, дед, — спросила его моя мать: — Вот дознается бабка Дарья про твои соромные речи, так достанется тебе на орехи!

— А я что и говорю! — лукаво ухмылялся в бороду дед: — Я о том и толкую, нет краше моей старухи… Ну, ну, ты готовь внука, поедем мы с ним до Магнитной. Хватит мне тут вашей сатовки! Буде!..

2. В СТЕПИ

Над городом ещё простиралась предутренняя прохлада и тишина. Солнце только что выкатилось из-за бугров и озолотило главы собора. Ставни в домах всё ещё были наглухо закрыты, а на улицах пустынно. Город досыпал сладкий утренний сон. Кое-где над домами уже курились синие дымки, попахивало горелым кизяком. Ворота нашего двора были распахнуты настежь. Посреди двора меня поджидала дедовская упряжка. Но что за странная это была упряжка! В кореннике стоял злой верблюд, а пристяжным пристроился чёрный конёк. Верблюд, как чудовище с маленькой головой на длинной шее, вращал злыми глазами. Тут-же в ожидании меня топтался дед. Он превосходно понимал всю неприглядность своей упряжки и, пряча глаза в землю, ворчал на верблюда:

— Вот змей навязался на мою голову!