Южный Урал, № 11

В 1719 году началась новая разработка Гумешек. На реке Полевой, в трех километрах от Гумешек, вырос Полевской медеплавильный завод. Вначале главные надежды возлагались на соседний Полевской рудник. Разработка же самих Гумешек первое время шла вяло — видимо, не могли, наткнуться на основное рудное тело. Опасаясь истощения медных руд, на Полевском заводе построили домну и, не оставляя выплавки меди, начали выплавлять и железо.

Обилие железных руд повлекло за собой постройку Северского железоделательного завода (1735—1739 гг.) на речке Северной, в семи верстах от Полевского. Полевской, Северский и построенный около того же времени Сысертский (1732 г.), а позднее также заводы Верх-Сысертский (1849 г.) и Ильинский (1850—1854 гг.) и составили Сысертский горный округ.

Сперва заводы принадлежали казне. В 1759 году они были переданы — после соответствующего прошения — купцу и солепромышленнику Турчанинову (это его заводовладельческий знак — цапля — торчал на шесте над плотиной; прежде эти знаки были натыканы там и сям), «пожалованному» по соизволению императрицы Елизаветы Петровны в чин титулярного советника в ранге «сухопутного капитана». Отданы чуть не задаром. Все три завода, называвшиеся Полевскими, — собственно Полевской, Северский и Сысертский, — были оценены в сумме 129.353 рубля 76¹/₂ копеек, с рассрочкой на пятнадцать лет.

Осуществляя наказ, которым сопровождалась передача заводов, «распространять и умножать сильной рукой и крайнее иметь старание, чтобы выковка железа и выплавка меди, против казенного содержания, была приумножена», а прежде всего — в погоне за наживой, Турчанинов в первый же год довел выплавку меди до десяти с лишним тысяч пудов, т. е. вдвое против прежнего. В последующие годы эта цифра возросла еще больше. Рекордным был 1866 год — 48.586 пудов меди. Основным поставщиком руды служил все это время Гумешевский рудник. Гумешки оказались настоящим кладом для заводчиков и давали баснословные прибыли. Вся добыча велась хищнически.

Но всемирную известность рудник приобрел все же не медью, а своими малахитами. Здесь нередкостью было встретить глыбу чистого малахита весом до полутора тонн. Одна такая глыба малахита и по сей день хранится в минералогическом музее в Ленинграде. Другая глыба «во сто пуд» находится в Свердловском музее краеведения. Не исключено, что встречались и еще более крупные гнезда малахита, но техника того времени не позволяла поднять наверх такую тяжесть, их приходилось дробить в шахте и извлекать по частям. Лучший малахит использовался как поделочный камень. Остальное дробилось и переплавлялось на медь. Вот откуда родилось и название «Малахитовая шкатулка»…

Для работы на рудниках и заводах владельцы переселяли из Соликамского уезда крепостных крестьян. С отменой крепостного права Гумешки стали чахнуть. В 1871 году «в виду обеднения руд, непомерной дороговизны работ, вследствие сильного притока воды и больших затрат на укрепление шахт», Гумешевский рудник был закрыт, шахты оказались затопленными.

…И вот — новое рождение Гумешек. В день нашего посещения на выработках встретились комиссия из инженеров, геологов, приехавших из Свердловска и Москвы, и группа старейших жителей Полевского. Встретились, чтобы решить судьбу Гумешек.

Богатейшей шахтой на Гумешках была старейшая — Георгиевская. Ее искали с помощью стариков. Долго ходили от одной заброшенной шахты к другой, спорили, судили-рядили.

Это новое оживление на Гумешках безмерно радовало Бажова. Он тоже ходил со стариками, тоже подавал советы, где лучше искать, откуда начинать откачку старых шахт, и, глядя на него в эту минуту, трудно было сказать: кто это — писатель или многоопытный, искушенный во всех тайнах земных «кладовушек», горщик, добытчик уральских недр?

Поразительны были наблюдательность, зоркость глаза Павла Петровича. Кажется, весь погружен в рассматривание старой «листвяной» крепи; в это время неподалеку, на отвале, взметнулся густой, жирный, черный столб сажи, дыма. Немедленно следует реплика:

— А ведь это техническое хулиганство: столько выпускать в воздух! Что они — не видят?!

Потолковал с мастером буровой, высказав по пути свои соображения насчет возможных результатов бурения, о том, где, на его взгляд, лучше бурить, чтобы результаты были значимее.

— Сегодня ваша лекция? — прощаясь, спрашивает мастер, уважительно глядя на Бажова.

— Что вы, какая лекция! Беседа хоть! — скромно отзывается Павел Петрович и старается сразу сделаться незаметным, не мешать работе.

Речь шла о беседе, на которую по просьбе Павла Петровича пригласили большую группу рабочих завода и геологоразведки.

Изменения, которые он обнаружил на Гумешках, нашли свое отражение первоначально в небольшой записи «На том же месте», а затем в очерке того же названия. Короткая, по существу почти хроникерская, зарисовка эта замечательна тем, что в ней очень скупыми, лаконичными штрихами (что характерно для всей творческой манеры Бажова) убедительно изображено огромное расстояние между тем, что было когда-то и что стало теперь. И изображено «через человека».