Южный Урал, № 1

Напрасно дутовские сотни устремлялись разгорячённым потоком на наши цепи; их косил пулемётный огонь. Занимался белесый денёк, я хорошо запомнил его! В ложбинах клубился туман. Где-то справа блестела излучина родного Яика. Под копытами дрожала земля, сверкали на утреннем солнце клинки. Казачьи кони мчали на нас, но встреченные дружным огнём, не выдержали, минута — и повернули обратно. Напрасно атаман остервенело надрывался, грозил саблей:

— За мной станичники! За мной!

Но белоказаки свернули на степную тропку и во весь опор удирали к дальнему околку.

С большими потерями прорвался Дутов под Магнитной из окружения и быстро стал отступать в Тургайские степи.

На ранней заре мы вступили в Магнитную. Руки дрожали у меня от возбуждения. Не останавливаясь, погнал я коня к знакомому дедовскому куреню. Увы, на старом месте не было дорогого сердцу крохотного домика! На месте ветхой хибарки стоял большой рубленый дом богатых казаков Дубоновых. Сам хозяин сейчас скитался в степных балочках с дутовскими казачишками. Мои милые старики, дедушка Назар и бабушка Дарья, давно успокоились на погосте. Не было и куреня Степанко: и он отошёл под хозяйство Дубоновых.

Я бросился к знакомым казакам: — Не знают ли они про Дмитрия Павловича — Митяшку?

— Как не знать Дмитрия Павловича, да он у нас председателем Совета был, но только…

У меня сжалось сердце от предчувствия.

— Говорите, что случилось с ним! — почти выкрикнул я.

— По весне с Казанком расстреляли! — угрюмо ответили казаки. В станицу ворвался Дубонов с сынами, и похватал Дмитрия Павловича и его товарищей, добрых фронтовиков. Вывели их к горе Атач и там прикончили!

Вместе со стариками я пошёл на место расстрела и, там, где когда-то белели казахские коши, поднимался обросший бурьяном холмик.

— Вот они! — склонили головы казаки.

Я оглянулся на степной простор. Всё также, как и в былые годы, сочными травами цвела степь, волнами бежал к окаёму седой ковыль. Попрежнему синеватым булатным клинком блестела излучина Урала. В эту минуту мне вспомнилось детство, тяжёлые годы. Я снял фуражку и склонил голову над могилой друзей.

— Здравствуй, Митяшка! Здравствуй, Казанок!

Что греха таить, горячие слёзы потекли по моим обветренным щекам. Старые казаки нисколько не удивлялись этому. Седобородый, как лунь, станичник, взглянув на моё опечаленное лицо, обронил.

— Стало быть дружки были, бо сиротинушка Дмитрий Павлович был. Бобыль!

— Дружки! Навек дружки! — прошептал я.

— Скажи как! — удивился казак. — Будто вас и в станице николи не видали. Чей же вы будете?

— Я внук Назара Власьевича! — с гордостью сказал я.

Потухшие старческие глаза станичника вдруг засияли молодым блеском.

— Вот как! Почесной казак был, вечная ему память, Назар Власьевич! Нуждишка заела только! — с грустью сказал он.

Мы прошли в станицу. Она казалась мне сейчас маленькой и унылой. Не было на станичной улице прежнего веселья. И хотя в пыли попрежнему играли в казанки чумазые ребята, но мне казалось, что даже и они не умеют по-настоящему веселиться.

«Эх, сюда бы сейчас Митяшку, он показал бы, как надо битки брать!» — подумал я и, влекомый воспоминаниями, вышел на улицу, купил на рубль пять пар казанков и пристроился играть с ребятами в бабки. Кругом обступили нас любопытные молодые казачки.

— Гляди, никак командир с ребятами забавляется! — улыбались они.

Может быть среди моих партнёров был стрижанок одной из них, только этим я и мог объяснить ласковые взгляды женщин на себе. Вскоре казачата меня «выпотрошили»: я проиграл все казанки. Вечером у домика, в котором я остановился на постой, собрались казачки, благоволившие ко мне за дружбу с их ребятами. Я упросил их спеть мне старинную казачью песню. Станичницы долго ломались, опасливо поглядывая на курени, что скажут их соседи или мужья? Но постепенно они осмелели и спели мне «Казыньку».

Голоса их были сочны и свежи, и песня душевно звучала под тёплым звёздным небом.

14. КОНЕЦ СТАРОЙ СТАНИЦЫ

Быстро идут годы. В моей памяти встаёт день 30 июня 1929 года. Над степью жарко светило солнце. От края до края цвели буйные степные травы, сочной зеленью манили к себе берёзовые рощицы. Как и встарь, орлы кружили над ковылём. Но в этот день в степи всё казалось необычным и праздничным. У степных балочек, у лесных рощиц появились маленькие опрятные станции, украшенные флагами. В этот день от станции Карталы на Магнитную шёл первый поезд. И, хоть в уральской степи поезд был не в диковинку, но встречать его съехались и сошлись из дальних и близких станиц и деревень казаки и крестьяне. Казахи-кочевники прибыли издалека на верблюдах, чтобы побыть на празднике.