Южный Урал, № 2—3

«…Всякий, кому понадобится рассказывать о заводской старине, непременно с нашего завода начинает. Случалось мне, читывал. Не одна книжка про это написана. Одно плохо — говорят больше о хозяевах, о Демидовых то есть. Сперва побасенку расскажут, как Никита Демидов царю Петру пистолет починил и за это будто бы в подарок казенный завод получил, а потом и начнут расписывать про демидовскую жизнь.

На деле-то не так было. Все-таки не сами Демидовы руду искали, не сами плавили да до дела доводили. Много зорких глаз, умелых рук, большой смекалки да выдумки приложено, чтобы демидовское железо по всему государству на славу вышло и за границу поехало. Знаменитые мастера были, да в запись не попали»…

Его мысль — написать историю Урала, как историю труда, написать о первых «мужицких заводах» на Урале.

— Вот профессор Смирнов сказал насчет Ивана Калиты: от лемеха пошла Москва. Я думаю, что в этом есть рациональное зерно… Или так: «Пришел атаман с пятидесятью товарищами и покорил Камчатку». Шутка ли! Значит, не в оружии дело, а в том, что новое, лучшее несли наши люди. Колонизация наша не похожа на американскую. То же и на Урале. Пришел монах Долмат и основал монастырь… А ведь дело-то, наверно, было в другом… Ключевский добросовестно исследовал прошлое, но он был человеком другой эпохи, другого класса. Так же и в отношении Чупина: не всему нужно верить у него. Другими глазами он видел. Я вот думаю, что уральские-то заводы строили нижегородские да павловские мастера, а немцы тут не при чем…

Сам правдивый изобразитель прошлого, он со строгим критерием правды подходит и к историческим романам.

— Историческая-то тема, можно сказать, еще и не начиналась, — говорит он. — Возьмем, например, Костылева «Иван Грозный». Ну к чему все эти канаусовые рубахи, аксамиты и прочее? Ведь деталь только тогда хороша, когда она помогает раскрыть и понять образ. С историческими деталями надо уметь обращаться. Есть там такая сцена, когда Темрюковна в штанах скачет на аргамаке, а Иван ее снимает с коня. Разве так могло быть? Ведь это польский обычай, а совсем не московский. Никогда московский царь и московская царица не могли этого себе позволить.

* * *

Труд народа и сила народа — вот что лежит в основе сказов Бажова. Вот почему его творчество всеми корнями уходит в почву современности. С чувством гордости за советского человека говорит он о достижениях в области экономики и культуры.

— Раньше поколение-то измерялось десятилетиями, а теперь пятилетками. Да что пятилетками? Каждый год производят сотни тысяч высокообразованных молодых людей. А что будет через пять лет, через десять лет, мы даже представить себе не можем…

И с восхищением рассказывает о том, что в одном из московских издательств слышал, как двое молодых людей свободно разговаривали между собой на иностранном языке.

— Скоро у нас кончающий вуз будет владеть тремя иностранными языками.

Зашла речь о научно-фантастических романах.

— Трудно писать фантастические романы. Нужно в будущее-то глядеть марксистским глазом… Раньше в толстых журналах печатали переводные романы вроде послесловия в конце книги. Вот такой роман с продолжением был напечатан в конце 70-х годов в «Русском вестнике». Какой-то француз писал… «Железная рабыня» называется. Писал этот француз о том, что через пятьдесят лет даст электричество. И не нашел ничего лучше, как очистка Сены. До чего убогая фантазия! Посмотрел бы этот француз, что у нас получилось. Вот бы этот роман найти и сопоставить с нашей электрификацией. Любопытный факт!..

С уважением говорит он о советской женщине-матери.

— Читаю журнал «Советская работница». Пишут в нем о докторах химии, о лауреатах, о Героях Социалистического Труда… Хорошо… И тут же фотография: звено Макаровых. Восемь женщин и все Макаровы, заметь. Значит, одна семья. Вот и суди — женская профессия сказалась. Воспитала, значит, какая-то мать этих восьмерых, да еще как воспитала… Вот я и думаю, что мало мы пишем о женской-то профессии. А ведь она и почетная, и тяжелая, и самая главная…

* * *