Южный Урал, № 27

— Посмотрите, Николай Иванович, — сказала Валя, — получилось что-нибудь?

Рогов окинул опытным взглядом лист бумаги с косо наклеенными заметками, с неуклюжими завитушками заголовков.

— Плохо, — сказал он.

— Так-таки и плохо? — обиделась Валя. — Очень плохо…

Валя посмотрела на Рогова исподлобья. По выражению ее лица было видно, что в ней боролись обида и в то же время какое-то иное чувство. Оно, это чувство, будучи сильнее, победило. Валя улыбнулась:

— А вы не могли сказать иначе? Пощадить мое самолюбие? Трудилась, трудилась, а вы одним махом все зачеркнули…

— Не обижайтесь, Валя. На меня, честное слово, нельзя обижаться…

Рогов снял плащ и принялся переделывать газету. Валя помогала ему. Один раз Рогов взглянул на нее и встретился с ее пристальным взглядом. Было в этом взгляде столько теплоты и какой-то еще неосознанной силы, что Рогову вдруг стало грустно, пропал всякий интерес к работе. Захотелось побыть одному, побродить по желтым полям, еще и еще раз подумать о своей жизни.

Валю Иванцову Рогов знал лет пять, с того времени, когда она вышла замуж. Беда пришла почти вслед за свадьбой. Муж Вали простудился и умер. В двадцать пять лет овдовела Валя. Горе состарило ее. Складки легли между черных бровей, потух блеск в синих глазах. И все-таки молодость поборола горе. Боль сгладилась, и Валя снова стала пристальнее смотреть вокруг.

Рогов относился к Вале как к товарищу, жалел ее. А сейчас вот увидел в ее взгляде и укор за то, что он не замечает большего, чем простое чувство дружбы. Вспомнил Рогов жену, и грустная тяжесть легла на сердце.

— Ну, я думаю, вы теперь закончите, — сказал Рогов, одевая потрепанный, видавший виды плащ. Валя помолчала, склонившись над газетой. Рогов заметил, что у нее из волос выпала коричневая заколка, и черная коса вот-вот упадет на плечи. Ему захотелось поправить косу, но он подавил это желание и вздохнул.

Валя проводила его печальным взглядом. Когда сухощавая подвижная фигура редактора в сером плаще, с небрежно надетой клетчатой кепкой скрылась в березняке, девушка улыбнулась и две слезинки сползли по щекам к крутому подбородку. Она смахнула их рукавом и прошептала:

— Ох, какая я дура, какая дура!..

Рогов срезал березовую ветку, содрал с нее побуревшие листья и шел, сбивая грязные головки крапивы.

Да, были в его жизни хорошие дни. Тогда он очень любил свою жену. И ничего, совсем ничего теперь не осталось от той любви. Прошумела лесным пожаром, остались горелые пеньки. Ошибся, и почувствовал это не сразу, не вдруг, а после двух лет совместной жизни. Почувствовал, но не поверил. Трудно ведь расстаться со своим счастьем и еще труднее понять, что счастья-то, собственно, и не было, была только иллюзия. Он как-то и не заметил, занявшись своей работой, когда жена успела растерять свои мечты. Круг ее интересов сузился, ограничился маленьким домашним мирком. Когда она потребовала этого же от Рогова, тогда он спохватился, но было уже поздно. Собственно, была ли она такой, какой он ее видел, ослепленный любовью?

Мать жены иногда вздыхала откровенно, вздыхала о том, что вот ее Лелечка могла бы найти себе более подходящего мужа. Господи, сколько у нее было женихов! А вот выбрала же! В глазах матери Рогов был лядащим, бесхозяйственным мужиком. Он никогда ничего не привозил из колхоза, даже поросеночка, хотя другие привозили. Рогов и дома бывал редко, совсем не смотрел за хозяйством. И корова, и овцы, и куры — все на лелечкиных плечах. Бабье ли это дело? Носится по району, как будто ему больше всех надо! Сам же ни бог весть какой начальник! Приходится вот им с Лелечкой перебиваться, не говоря уж о нарядах. Стыдно на люди показаться.

И они забирали у Рогова всю зарплату. Он сначала терпел, молчал. Никому ни разу не сказал, что у него даже приличного костюма нет, что этот несчастный плащишко заменяет ему пальто, а зимой вместе с телогрейкой — шубу. Ему совсем немного надо. Однако терпение истощалось. Участились скандалы, и Рогов старался меньше бывать дома.

Последняя ссора произошла недавно.

С заседания бюро Рогов вернулся поздно ночью. Дома все спали, во всяком случае так считал Рогов, когда тихо прошел в кухню и зажег свет. Он с горечью заметил, что ужина ему не оставили. Кое-как разыскал крынку кислого молока, хлеб и, когда доставал из посудины чашку, нечаянно уронил стакан, вздрогнул. В кухне появилась жена, заспанная, нечесанная. Она молча собрала осколки, бросила их в печку и села напротив. Некоторое время молчали, потом жена сказала:

— Мог бы и пораньше прийти.

— Не мог, — ответил Рогов, не переставая есть.

— У тебя вечные отговорки. А у нас с коровой что-то сделалось. Не встает.

— Ветеринара позови.

— Нет чтобы самому позвонить. Завтра позвоню.

— Сегодня бы надо было. Вот ты ходишь до полночи и не знаешь, что дома делается. Хоть сгори — тебе все равно.

— Положим, не все равно. И ты же хорошо знаешь, что я не бездельничаю. У меня и без коровы дел по горло.

— По-твоему, пусть она подыхает?

— Ну, чего ты ко мне привязалась?

— Завтра ты, пока не проверишь, что с коровой, никуда не пойдешь. Слышишь?

Рогов усмехнулся и сказал: