Южный Урал, № 5

Застилает сумрак долы,
Кручи синих гор.
Над рекой горит веселый
Лагерный костер.

Блещет ярким оперением
Вверх простертых крыл…
Опустивши на колени,
Книгу чтец закрыл.

Заискрясь, качнулось пламя.
Свет на книгу лег,
Золотя ее названье —
«Каменный цветок».

Размечтались, видно, дети,
Тихо у костра.
Протянулась в сумрак чья-то
Детская рука…

Под горой на перекатах
Плещется река.
С крутояра тень нависла…
Кажется, что вот
Той горы Хозяйка вышла,
Чудится, поет:

«Отыщи мой след в долине,
На уступах гор.
Много тайн храню поныне
Здесь я с давних пор.

А сокровищ сколько разных
Во дворце моем!
Все открою для отважных
Сердцем и умом».

Не забудут сказ тот — песню
Дети. Подрастут —
Не отступятся, чудесный
Клад земной найдут.

К тайнам сыщут след пытливым
Молодым умом,
Чтоб была еще счастливей
Жизнь в краю родном.

Евг. Манько БОЛЬШОГО СЕРДЦА ЧЕЛОВЕК Стихотворение

Народ — на несколько кварталов.
Идут еще хоть раз взглянуть.
Урал, скорбя, певца Урала
В последний провожает путь.

День сумрачен не от ненастья,
Не оттого, что сыплет снег, —
Ушел от нас художник,
                                 мастер,
Большого сердца человек.

Оркестров траурные звуки.
И слезы сдерживать нет сил.
Любил он золотые руки,
Смекалку русскую любил.

Идут,
Идут за гробом люди —
Старик, рабочий, пионер, —
Среди живых живым он будет,
Душ человечьих инженер.

В. Кузнецов КАК ЧЕЛОВЕК ЖИВИНКУ СВОЮ НАШЕЛ

Жил у нас на Урале-земле человек один. Росту он был невысокого да и в плечах неширок был. Но глаза воды небывалой. Серые да глубокие. Так и притягивали к себе человека. Силу такую имели.

От старых — бывалых людей слыхивал он: есть на свете большая мудрая книга. Только глазом ее не всякий увидеть может и в руки не всякий возьмет. Она, книга эта, маленькими крупинками по всей земле нашей, по глубинам жизни народной рассыпана. Кто соберет да соединит крупинки эти — радость большую народу принесет. Только для этого умельцем большим быть надо. Живинку свою надо иметь.

Засела Петровичу думка про книгу Мудрую. Смолоду крепко, засела. Пораздумал да поразмыслил Петрович и, как топором отрубил, снарядил котомку, вскинул ее на загорбок и в путь-дорогу отправился. По Урал-земле пошел живинку свою искать да уменья накапливать.

Где только побывать не довелось Петровичу!

Вдоль и поперек исходил он Урал-землю. От Благодать-горы и до Магнит-горы. От равнин сибирских и до лесов башкирских. С кем повстречаться не приходилось! С лесорубами да углежогами, с горнорабочими да камнерезами, с мастерами-рудознатцами, и добытчиками. Ремесла ихние изучал, к житью-бытью ихнему приглядывался. Во всяком деле до самого корня добраться хотел.

Видят люди — с умом да с понятием большим человек. По глазам видно, по словам слышно. Всяк норовил к себе зазвать Петровича, за счастье большое почитал.

Откажись Петрович — обида глубокая человеку будет. Да и в своем дому человек словоохотливее бывает. Зазовет Петровича, скажем, сталевар старый и про деда своего рассказ поведет. Как они, мастера златоустовские, самолучшую по всему миру сталь — булат начали варить. Немцам носы утерли. Хотели они, немцы-то, наше за свое выдать. Не тут-то было! Сорвался ихний крючок с нашей петельки.

Камнерез какой зазовет, про свое ремесло речь поведет.

«От отца, от деда, — скажет, — ремесло мне это перешло. По наследству, значит. Как сказывали они про камни-то самоцветы, так в точности оно и выходит. У всякого камня-самоцвета — свой характер. Всякому грань своя нужна и полер свой требуется. Сумей нужную грань самоцвету дать, полер навести, какой он любит, — сразу оживет он да переливами всякими заиграет. Слыхивал, может, про Данилушку-сироту? Из малахит-камня цветы живые делать умел. Вот мастера-умельцы были какие! Даром што подневольные, крепостные, а руки вот — золото…»